— Какое страшное место, — пролепетал в темноте дрожащий голосок Сашеньки. — Что с нами будет, Кирилл? Что нам делать?!

— Для начала попоём каторжанские песни, — тот присутствия духа не терял. — Кто слова знает?

— Они ищут Рассохина, — определил Вячеслав. — Значит, участковый их с Галицыным не нашёл?

— Менты боятся на Гнилую ездить. Может, и не искали. Думаю так: с полковником возникли проблемы, попал в бабье царство бывших проституток. Стас пошёл выручать и сам вляпался. Бабы там мужиков в клетках содержат, как зверей. А некоторых распинают на жердях по сибирскому обычаю.

— Почему ты говоришь такие пошлости? — строго спросила Сашенька. — Прекрати немедленно!

— Отчего же пошлости? — возмутился Сатир. — Ты же сама слышала! Ясашный на аэродроме говорил...

Во мраке возникло некое движение, но на сей раз не пощёчина: жена попросту заткнула рот мужу.

— Вячеслав, вам есть кому позвонить? — вдруг спросила она. — У меня телефон есть.

— Не отняли? — пробубнил Бурнашов. — Ах ты, моя прелесть! Но как тебе удалось?

— Я спрятала...

— Куда?!

— Не скажу! — Сашенька ткнула телефоном в руку. — Звоните, Вячеслав. Может, нас спасут.

Обращаться к Бульдозеру за помощью не имело смысла: и слушать не станет, скажет, мол, я предупредил тебя и теперь выворачивайся, как хочешь. Он всю жизнь мечтал выпестовать сына по своему образу и подобию, но воспитывала мать, ибо отец всегда был занят, да и сам Вячеслав, восхищаясь его характером, страстно хотел быть непохожим и часто из принципа поступал наоборот. Он никогда не грубил, не ругался матом, в сложных ситуациях искал компромисс, хотя отлично понимал, что при определённых условиях, когда достанут, вынудят, перекроют кислород, может легко превратиться в бульдозер.

На сей раз Колюжный даже матери ничего не стал говорить, позвонил и только дежурно спросил о её здоровье и здоровье населения живого уголка. Она сразу угадала, что Вячеслав где-то далеко, принялась выпытывать и почти угадала.

— Скажи честно, ты не на тихой ли речке в Сибири? Не с этой ли человекообразной тигрицей?

Он покосился на Сашеньку и сказал:

— Женского пола близко нет. А что, понравилась тебе Евдокия?

— Ты же знаешь моё отношение, — уклонилась она от прямого ответа. — Право выбора за тобой. Ты почему опять поссорился с отцом?

Она не захотела слушать аргументы, что ссоры не было — просто разошлись во взглядах. И принялась мирить, долго и нудно повторяя много раз сказанные слова о бережном отношении к родителям. В зоопарке мама освоила ещё несколько специальностей — приручала диких животных и готовила молодняк для продажи в цирки, говорила, что даже тигров укрощала и сводила с нелюбимыми тигрицами, чтоб зачали потомство в неволе. Только вот сына никак женить не могла. Но зато всякий раз устраняла барьеры между отцом и сыном: когда тот подрался с негром и месяц отсидел в английской тюрьме, когда транжирил отцовские капиталы на учёных, изобретающих вечный двигатель, и даже когда из патриотических соображений финансировал на выборах кандидата, который оказался соперником родителя. Ну, кто бы знал? Симпатичный мужик — и говорил правильные вещи.

Пока Колюжный разговаривал с матерью, чета Бурнашовых прислушивалась и о чём-то зашепталась — кажется, ссорились.

— Почему вы не сказали отцу, что мы в тюрьме? — с вызовом спросила Сашенька.

— Потому что маме звонил, — Вячеслав отдал телефон. — Сами справимся — не впервой.

Юная супруга Бурнашова обиделась, снова принялась терзать свои волосы, освобождая от репьёв, но сам он воспрял.

— Сначала тюремщиков надо измотать, — и принялся стучать в дверь, — чтоб боялись и уважали. Сейчас строить буду! Чтоб служба мёдом не казалась.

Барабанил четверть часа, прежде чем в коридоре появился краснорожий, явно местный милиционер и открыл кормушку.

— Чего надо?

— Свет включи! — рявкнул Бурнашов. — Моя жена боится темноты! В камере положен свет! А если я подкоп начну рыть?

Тот заворчал, однако включил лампочку, закованную в сетку железной перегородки. Сатир не унимался.

— Почему нет воды? Здесь, между прочим, женщина! И когда будет ужин? Мы хотим есть!

Спустя несколько минут принесли ведро с водой и три кружки, а через полчаса еду — что-то вроде бизнес-ланча из поселкового ресторана, но за деньги. Потом Кирилл Петрович потребовал прогулку и туалет, затем постель, но когда и это доставили, забраковал слишком грязные и комковатые матрасы, от которых у его жены непременно заболит спина. Ко всему прочему стал требовать чистое бельё и дополнительные одеяла, поскольку в подвале было холодно. Испуганные местные милиционеры сначала суетились, даже извинялись и что-то меняли, несли, но когда Бурнашов запросил врача своей жене и адвокатов для всех, вроде пообещали и надолго исчезли.

— Заело! — с удовольствием определил Кирилл Петрович. — Сейчас последует реакция!

— Тогда мой черёд, — деловито заметил Колюжный. — Явно потребуется физическая сила.

Сашенька заподозрила неладное, напряглась.

— Что вы хотите? Чего добиваетесь? Что всё это значит?!

— Борьба за свои права! — успел сказать Бурнашов.

Загремела лестница, заскрипел ключ в замочной скважине — и дверь распахнулась. Бородавчатый возник в сопровождении двух бойцов, явно оторванный от приятных дел и умеренно гневный. Он приказал выбросить из камеры постель, оставить только воду, вывел Колюжного в коридор, верно, посчитав его главным, и запер глухую дверь в камеру.