Шрифт:
Третий свидетель:
Самуил Хазин (1962)
Встречалась Н. Я. и со своим однофамильцем, Самуилом Яковлевичем Хазиным.
По словам Казарновского, услышав о том, что на пересылке находится человек по фамилии Хазин, О. М. попросил его «…пойти с ним отыскать его, чтобы узнать, не приходится ли он мне родственником. Мы оказались просто однофамильцами».
Хазин рассказал ей, что О. М.
«…умер во время сыпного тифа, а Казарновский эпидемии тифа не упоминал, между тем она была, и я о ней слышала от ряда лиц. <…>
Сам Хазин человек примитивный. Он хотел познакомиться с Эренбургом, чтобы рассказать ему о своих воспоминаниях начала революции, в которой он участвовал вместе со своими братьями, кажется, чекистами. Именно этот период сохранился у него в памяти, и все разговоры со мной он пытался свести на свой былой героизм…» [350]
350
Мандельштам Н. Воспоминания // Собр. соч. В 2 тт. Т. 1. Екатеринбург, 2014. С. 474–475.
Прочтя мемуары Эренбурга, Хазин написал ему, и Эренбург устроил ему встречу с Н. Я. Хазин рассказал ей, что видел О. М. дважды: в первый раз — когда О. М. пришел к нему с Казарновским и во второй, когда он свел его к лагернику, который его разыскивал.
Свидание с Хазиным состоялось летом 1962 года. Н. Я. жила в Тарусе и, видимо, совместила встречу Хазиным с приездом в Москву Сохранилась ее беглая запись об этой встрече:
«28 июля 1962. <…> В Москве: поездка за Болшево [351] к Хазину — не родственнику. Мне еще К[азарновский] говорил, что О. М. в лагере разыскал моего однофамильца, чтобы спросить, не родственник ли он мне. Тот, по словам К[азарновского], принял О. М. весьма холодно. Он ничего не мог сказать, кроме изложенного в письмах. Свидеться хотел, чтобы завязать знакомство. Его мечта — писать мемуары о тех событиях, свидетелем которых он был. Для этого ищет путей. Лагерь его не интересует совершенно, а только родное местечко и „история революции“, т. е. из его местечковых знакомых, которые как-то участвовали в событиях 17–20 годов или выбились в люди в эти годы.
По профессии он инженер, но от него попахивает чекой; мне вдруг показалось, что из такого в лагере можно было сделать отличного стукача. Видимо, отличный читатель Эренбурга, хотя и ругает его в духе послевоенного нападения на его военную публицистику: „немцы тоже люди… немецкий народ…“. Чем-то, я подумала, он должен быть похож на рядового американца, которого я никогда не видела. Трагедия полуобразования». [352]
351
Вероятно, в санаторий «Сосновый бор» за Болшево: этот адрес записан на одном из листков, сохранившихся в архиве: «Ст. Болшево. Санаторий „Сосновый бор“, корпус 2» (РГАЛИ. Ф. 1893. Оп. 3. Д. 109. Л. 90).
352
HAFSO Bremen. F.104 (Borisov).
В письме к А. К. Гладкову от 17 декабря 1962 года Н. Я. вспомнила об этой летней встрече:
«Смерть на пароходе — явная легенда. Их будет еще много. Пусть. Этим летом я видела незамысловатого типа, встречавшего О. Э. в лагере. По его версии — видимо точной — О. Э. умер на Второй речке между ноябрем 38 и январем 39 года. В самом начале января он вышел из больницы — подтверждает тиф и все прочее, уже знал о смерти О. Э. Лучше смерть — бросить в море, чем в яму. А впрочем, все одно» [353] .
353
РГАЛИ. Ф. 2590. Оп. 1. Д. 298. Л.1 (сообщено М. Михеевым).
Тем не менее то, что сообщил Хазин, было очень ценно и важно.
Вот только —
«Можно ли положиться на сведения Казарновского и Хазина?
Лагерники в большинстве случаев не знают дат. В этой однообразной и бредовой жизни даты стираются. Казарновский мог уехать — когда и как его отправили, так и осталось неизвестным — до того времени, как О. М. выпустили из больницы. Слухи о смерти О. М. тоже ничего не доказывают: лагеря живут слухами. Разговор Меркулова] с врачом тоже не датирован. Они могли встретиться через год или два…
Никто ничего не знает. Никто ничего не узнает ни в кругу, оцепленном проволокой, ни за его пределами. В страшном месиве и крошеве, в лагерной скученности, где мертвые с бирками на ноге лежат рядом с живыми, никто никогда не разберется.
Никто не видел его мертвым. Никто не обмыл его тело. Никто не положил его в гроб.
<…> Вот все, что я знаю о последних днях, болезни и смерти Мандельштама. Другие знают о гибели своих близких еще меньше» [354] .
354
Мандельштам Н. Воспоминания // Собр. соч. В 2 тт. Т. 1. Екатеринбург, 2014. С. 484.
Не разысканный свидетель: Хинт
Н. Я. пишет:
«Хазин говорит, что встреча О. М. с этим разыскивающим его человеком была очень трогательной. Ему запомнилось, будто фамилия этого человека была Хинт и что он был латыш, инженер по профессии. Хинта пересылали из лагеря, где он находился уже несколько лет, в Москву, на пересмотр. Такие пересмотры обычно кончались в те годы трагически. Кто был Хинт, я не знаю. [Это был соученик Евг. Эмильевича [355] .] Хазину показалось, будто он школьный товарищ О. М. и ленинградец. В пересылке Хинт пробыл лишь несколько дней. И Казарновский запомнил, что О. М. с помощью Хазина нашел какого-то старого товарища» [356] .
355
Ошибочно. Перепутано с Крепсом.
356
Мандельштам Н. Воспоминания // Собр. соч. В 2 тт. Т. 1. Екатеринбург, 2014. С. 474.
«Инженер Хинт» — это, казалось бы, не самый сложный случай для идентификации солагерника О. М. Его привел в 11-й барак посреди ночи тот самый Хазин, которого О. М. с Казарновским разыскали незадолго до этого. Накануне его привезли с Колымы, Хинт ехал на запад на переследствие. Был он, по словам Хазина, латышом (но скорее всего — эстонцем) и ленинградцем, и еще, кажется, школьным товарищем Евгения Мандельштама. Сама их встреча, по словам Хазина, была очень трогательной.
Однако рабочая гипотеза, что этим Хинтом мог быть Иоханнес Александрович Хинт (1914–1985) — известный эстонским изобретатель и лауреат Ленинской премии СССР за 1962 год, а впоследствии политический заключенный, младший брат эстонского писателя Ааду Хинта (1910–1989), — не подтвердилась.
Первой эту гипотезу сформулировала сама Н. Я. В одном из своих первых писем из Пскова, куда она переехала в сентябре 1962 года, она спрашивала свою эстонскую корреспондентку — Зару Григорьевну Минц:
«Знаете ли вы эстонского писателя по фамилии Хинт? Не его ли отец (кажется, инженер, может, лауреат?) или родственник встретился с О. М. на Дальнем Востоке? Как бы мне узнать что-нибудь про Хинта?» [357] .
В «Воспоминаниях» Н. Я. резюмировала:
357
Оригинал — в архиве Тартуского университета: F.135. S.868.
«Мне следовало бы принять меры, чтобы разыскать Хинта, но в наших условиях это невозможно — ведь не могу же я дать объявление в газету, что разыскиваю такого-то человека, видевшего в лагере моего мужа…» [358]
После того, как загадка имени даже «физика Л.» разрешилась, «инженер Хинт» остается, кажется, последним нераскушенным орешком такого рода.
А. Я. Разумов, составитель бесконечного «Ленинградского мартиролога», сообщил мне, что в его картотеках значится «Хинтт Юганес Янович, 1905 г. р.», проходивший по групповому делу, суть которого и год производства точно не известны [359] .
358
Мандельштам Н. Воспоминания // Собр. соч. В 2 тт. Т. 1. Екатеринбург, 2014. С. 475.
359
В то же время известно, что один из его однодельцев — Онель Александр Юганович, 1887 г. р., уроженец Везенбергского уезда Эстляндской губернии, эстонец, б. член ВКП(б), рабочий фабрики им. Рубена, проживавший в Ленинграде, на проспекте Газа, д. 21, кв. 125, арестованный 13 февраля 1938 г., — 25 марта 1938 г. был приговорен по ст. 58–6 УК РСФСР к высшей мере наказания и расстрелян в Ленинграде 1 апреля 1938 г. (сообщено А. Я. Разумовым).