Удивительно, но в этом месте была, помимо холодной, и горячая вода. Правда, самого крана для ванной не было предусмотрено: шланг душа врастал в трубу, так что о том, чтобы принять ванну, не могло быть и речи. Сам душ ничем не закреплялся, и если держался, то, как говорится, на соплях или на честном слове.

«Все бы ничего, – думал молодой человек. – Ванна хотя и хреновая, но ведь и я не сахарный, не растаю».

Да вот только позднее парню открылось знание вселенской величины: вылезать из ванны было неудобно, потому что ты рисковал попасть ногой в грязную мокрую тряпку, которой с одинаковой периодичностью подтирались то лужи, то коридор квартиры. При попадании туда ногой не возникало ничего, кроме отвращения, скользкого и омерзительного. Приходилось мыть пятки по новой, а по периметру ванной передвигаться прыжками и перебежками, как в зоне боевых действий. Чтобы не влипнуть в лужу еще раз. Еще в ванной комнате находились две стиральные машинки. Одна, новая, но сломанная и не подлежащая ремонту, стояла здесь просто так. А вторая была общая, старенькая и советская – из тех, что с пропеллером внизу. Как оказалось, стирала она отлично. Процесс этот достоин особенного упоминания: с характерным хрустом махина пережевывала ваше белье, выплескивая на пол море пены, словно какой-нибудь эпилептик, у которого случился очередной припадок.

Удручающую композицию завершали три ряда протянутых из одного конца ванны в другой веревок, на которых обреченно сохла постиранная эпилептоидной машинкой одежда.

– Вам, как мне было бы приятно думать, не приходится надеяться, что лампочки в коммуналке имели облагороженный вид, будучи одетыми в плафоны. Что это за излишество? Лампы – это лампы, и если они дают свет, то ты уже можешь быть счастлив… А голые лампочки по-своему сексуальны, вы не находите?

Итак, помывшийся, чистенький и свеженький, ты отпирал, как обычно для этого места, фанерную дверь, которая в буквальном смысле трещала по швам. Открыл и видишь перед собой единственную на пять комнат квартиры кухонную раковину. В ней, за неимением альтернативы, не стыдно было и руки помыть, и посуду, и носки постирать.

Увидев все это перед собой, Павел понял, что обитатели этого места давным-давно смирились с жилищными условиями. Никто не хотел ничего менять – вот какая истина витала в воздухе, словно табачный дым, который сложно было не уловить – накурено было везде.

Павлик, как вы помните, был домашним мальчиком из полной семьи. Тем не менее с годами он проводил все больше времени во дворе или в гостях у друзей и отдалялся от родных. Думаю, поэтому он давно уже не чувствовал ни тени стеснения при желании наладить контакты с людьми. Так что познакомиться с соседями – такими же жильцами, как и он сам, – было не сложно, а может быть, даже в радость.

О, не стоит полагать, что Паша был из тех, кто стоит над душой и навязывается, – наоборот, ему было комфортно в роли одиночки, но между делом – по дороге из комнаты в туалет, из туалета на кухню и тому подобное – он с удовольствием общался с людьми.

В дальнейшем он увидел, что этот дом вобрал в себя самую разношерстную, потрясающую своей пестротой компанию. В первой комнате – той, что напротив кухни, жили две подруги: обе студентки-первокурсницы, прилетевшие из Новосибирска в Питер на учебу; девушки – будущий дизайнер Алина и экономист Марина – показались нашему герою веселыми и дружелюбными оторвами. К тому же он напомнил им, что они забыли выключить плитку, и в знак благодарности подруги угостили его арбузом.

– Мне-то что? Пофигу, что чуть не сгорели. А вот за тараканов, тараканов-то обидно! – иронизировал Павел. – Теперь кому-то из них придется вставать в очередь на льготы и проходить утомительные экспертизы. Вдруг какой-то обожженный только притворяется инвалидом?

Вторая комната была той самой, в которой жили Паша и его соседка, с которой ему не терпелось познакомиться. Чтобы попасть туда, нужно было зайти за комнату подружек – сразу за ней вам бы открылся живописный и узкий, как тамбур старой электрички, обшарпанный коридор. Можно даже предположить, что в царские времена, когда дом был еще молод и хорош собой, этот скромный коридор был связующим звеном между прислугой и ее господами.

В комнате номер три – то есть за стенкой комнаты, в которой придется жить Павлу, обитала удмуртка Вика со своей дочерью лет одиннадцати.

Наш герой поначалу, кстати, не понял, училась ли эта девочка в школе, но, спросив у соседской дочки совок, чтобы подмести в комнате пол, он был очарован ее ответом: «Собаки у нас нету».

В четвертой комнате зависали молдаванка лет тридцати пяти и украинка, которой было под пятьдесят. Женщины проживали в этой квартире, как оказалось, дольше всех – целых два года.

Последнюю комнату делили между собой два человека: непонятного вида старуха, которая выходила на свет божий крайне редко и все боялась, что ее выселят, – как позже узнал Павел, ее звали Клавдия Васильевна, – и парень, который был не прочь обняться с бутылкой горячительного.

Но все это открылось Павлу позднее, а пока, пошарив по квартире и познакомившись со всеми, кто был дома, он собрал манатки и вошел в свою комнату, не надеясь увидеть внутри ничего сколь-нибудь приличного. Особой радости или облегчения, оказавшись на новом для себя месте, молодой человек пока не испытал. Волоча на себе пожитки, он шаг за шагом шел к своей комнате. Пара секунд, и он откроет картонную дверь с дужками для замка, который был тут не как средство безопасности, а скорее как элемент интерьера, – перед тем как войти, Паша заметил, что эту дверь легко снять с петель, всего лишь приподняв.

– Ай, какая мне разница. Все, что мог, я уже потерял, – сказал он себе, вспоминая расставание со своей бывшей девушкой. – И почему я порчу хорошие отношения, а из плохих стараюсь вылепить конфетку? – выдохнул Паша, пнув ногой дверь в новую, казавшуюся не радужной жизнь.

Павел ввалился в комнату, почти как Вовочка на урок к Марье Иванне в том анекдоте:

«– Вовочка, а ну выйди вон из класса и зайди в него как положено. Так, как это делает твой отец.

– Что, не ждала, сука?! – крикнул школьник, пнув ногой дверь».