– Чем могу служить монсеньору?

Узнал… Несмотря на платье, ну да кто станет этого калеку расспрашивать!

– Граф Штанцлер дома?

– Полчаса уж как…

Не может быть!.. Вот так сразу взять и найти в огромном городе одного-единственного человека. Подобные случайности и называют предопределением. Повелитель Скал не может бежать, не заплатив по счетам, и… Святой Алан, у Повелителя Скал есть союзник посерьезней Блора с его ребятами. Судьба или, если угодно, Кэртиана приводит своих избранников туда, где они нужнее всего. Она не щадит, она требует. То, что случилось в будуаре Катари, тоже не было случайностью, он пришел именно тогда, когда следовало, чтобы освободиться от опутавшей его лжи и освободить от нее Талиг.

Надсадно заскрипело – привратник, не дожидаясь приказа, распахнул ворота, и Ричард бездумно бросил калеке монетку.

– Благодарствую, монсеньор. Свести на конюшню девчонку-то?

– Нет.

Сона, словно понимая, мотнула гривой. Иссиня-черная переливчатая волна и яркий свет напоминали о Моро и Вороне. Алва чувствовал, что их коням недолго идти рядом, и сожалел об этом. Дикон теперь тоже сожалел, но во Фрамбуа Повелитель Скал и помыслить не мог, что станет таким же одиноким изгнанником со сгоревшей душой, в которой нет места ничему, кроме долга Повелителя и верности сюзерену. Погибшему. Ворону хуже, он положил жизнь на служение ничтожеству, но не потомку Алана его осуждать. Юноша зацепил поводья за луку седла.

– Я скоро вернусь. Если меня или Штанцлера будут спрашивать, ты никого не видел.

– Да, монсеньор.

Слуг в разоренном особняке не водилось, открывать тяжеленные, изуродованные ломом двери пришлось самому.

Позабывшая о коврах полутемная лестница была истоптана чужими сапогами, вровень с порогом стояла лужа, на верхней площадке уныло торчал безголовый рыцарь, не вдохновивший даже мародеров. Бывший кансилльер не врал хотя бы в одном – жить в таком доме невозможно. Дикон брезгливо переступил зеленоватую, дурно пахнущую воду и, придерживая шпагу, начал подниматься. Шаги гулко отдавались в полутьме, выдавая пришельца, но тут уж ничего не поделаешь, а удрать у бывшего кансилльера не выйдет: будь здесь потайной выход, хозяин не стал бы беспокоить привратника. Штанцлер явился полчаса назад, чем он занят? Ищет клад? Или, всего вернее, дневник Каролины Ариго. Тот самый… Что ж, посмотрим, есть ли там маки и лошади… Знать, так уж все!

Лестница кончилась, светлее не стало – заколоченные почти доверху окна пропускали ровно столько света, чтобы не спотыкаться. В пасмурный день здесь совсем темно, но сегодня солнце, и солнце с самого утра… Нужно попасть в промозглый, брошенный дом, только тогда поймешь, как же светло на улице! Этот свет принадлежит тебе, как и весь мир с его дорогами, но сперва дело. Мерзкое дело в ставшем мерзким месте.

Полупустые комнаты перегораживала перевернутая мебель. Слишком тяжелая, чтобы быть украденной. Кое-где валялись вырванные из рам картины, видимо сочтенные мародерами неказистыми, но занавеси и шпалеры исчезли, не говоря об оружии и бронзе. Обивку со стен и ту во многих комнатах ободрали. Особняк словно бы выгрызли изнутри, и он простоял всю зиму нетопленым, чего удивляться сырой промозглости? Юноша брезгливо поморщился при виде распотрошенного дивана, покрытого желтой плесенью, будто овчиной. Что-то треснуло, словно кто-то тоненько и отвратительно хихикнул. Анфилада вильнула, стало суше – тут окна выходили на юг, к тому же привратник отодрал на одном пару досок, а может, они сами отвалились, впустив в бывшую приемную свет.

Покинутый дом, не этот, так другой, может до ночи стать хорошим укрытием… Глупости! Город нужно покинуть засветло, пока выдрессированные Карвалем стражники не закрыли ворота. Дикон ускорил шаг. Если Штанцлер не сбежал, он или в кабинете, или в жилых комнатах на третьем этаже.

Сперва кабинет, он ближе. Дверь прикрыта, но не заперта, совсем как в будуаре Катари. Неужели не прошло и пары часов? Алое на розовом, тиканье часов, равнодушие маков… Он должен был сделать то, что сделал, кровь предательницы смыла с клинка Алана кровь погибшего по ошибке Рамиро. Так решила судьба, так велели Скалы, да и он сам… Сны о кинжале были отзвуками его собственных сомнений, а Катари в платье Марианны ему снилась еще в Сагранне! Не будь Штанцлера с его ложью, все прояснилось бы в первое же лето. Сына Эгмонта заставляли молиться лгунье и не верить человеку, слишком гордому для лжи, но нельзя лгать вечно.

Дикон прислушался. Кажется, в кабинете кто-то был, хотя шуршать и скрипеть могло и подсыхающее дерево. Внезапно захотелось все бросить и уйти, но лишиться фамильного кинжала не значит лишиться Чести. Эру Августу придется ответить на несколько вопросов и отдать дневники Каролины Ариго.

Карл Борраска станет королем, какой бы ни была его мать. Женщина – всего лишь сосуд, она может быть святой, а может оказаться последней шлюхой, но вышедший из ее чрева ребенок принадлежит отцу. Или анаксии, если его отец – Повелитель грядущего Круга. Герцог Окделл избран хранителем тайн Великих Домов, и он эти тайны сохранит. Если Штанцлер знает нечто, порочащее будущего анакса, тем хуже для Штанцлера. Бывший кансилльер вместо Рамиро, истинная подлость вместо мнимой – вот она, примета времени!

Ричард резко и вместе с тем несуетливо распахнул дверь. Август Штанцлер был в кабинете, но не один. Напротив старика, чуть расставив крепкие ноги, стоял Карваль. За спиной юноши заскрипело и раздались шаги, Ричард резко обернулся – в приемную ввалилось трое южан.

– Дикон, – выдохнул Штанцлер, – мальчик мой, как ты догадался?.. Создатель, как же ты вовремя!

– Это было нетрудно, – соврал Ричард. Что делать дальше, он не представлял. Непонятно откуда взявшийся Карваль тоже. Коротышка, по своему обыкновению набычившись, пялился на вновь пришедшего, он был раздосадован, но и только. Святой Алан, чесночник же ничего не знает! Карваль шел по следам Штанцлера, как тот и предполагал, но как южане проникли в дом? Привратник либо запуган, либо подкуплен, хотя непохоже… Если Карваль собирался тайно прикончить Штанцлера, он обошелся бы без свидетеля. Значит, черный ход. У коротышки наверняка есть ключи! Как же, комендант Олларии…

– Мальчик мой, – вновь подал голос Штанцлер, – я понимаю, ты волновался, но ничего страшного. Мы уже закончили. Генерал Карваль обоснованно раздосадован моей забывчивостью, ведь я нарушил указ о домашнем аресте… Я хотел найти одну вещь, но мародеры потрудились на совесть.

Штанцлер улыбнулся, и Дикона передернуло от отвращения. Это было омерзительней лужи у входа и шкуры из плесени, но выказать свои чувства юноша не мог. Его появление стало неожиданностью для всех, и это давало шанс. Это, да еще калека-привратник, видевший, как герцог Окделл входит в дом вслед за Штанцлером. Конечно, привратник может исчезнуть, а Карваль – избавиться одним махом и от свидетеля своих преступлений, и от ненавистного северянина, но риск слишком велик… Теперь Дикон жалел, что не заговорил с горожанками, но ведь никто не знает, что он с ними не говорил! А почему, собственно, с горожанками? Существует старый трюк, старый и безотказный.