Розыск "шумиловцев" дорого обошелся органам НКВД. В июле в засаду, организованную бандитами в Аллах-Юне, попала и героически полегла в полном составе оперативная группа во главе с лейтенантом госбезопасности. Однако затем другой оперативной группе, своевременно получившей сведения о действиях банды Шумилова, все же удалось с малыми потерями уничтожить бандитов. Шумилов отбивался очень ожесточенно. Его не могли взять почти сутки. Дело разрешил, неизвестно откуда появившийся, охотник.

Попросив начальника милиционеров отвести от смерти молодых сотрудников и добровольных помощников из рабочих, он взялся сам убить Шумилова. Ему разрешили. Охотник с одного выстрела смертельно ранил бандита и в возникшей суматохе ... исчез.

Во время следствия по делу "шумиловцев" всплыла и политическая подоплека этого дела. Преступники грабили золотые прииски не столько с целью собственного обогащения, но для того, чтобы подорвать советский тыл.

И вот ещё что: у следователя возникло подозрение, что стрелявший охотник хорошо знал манеру поведения Шумилова и, похоже, что они были хорошо знакомы. Не убирал ли неизвестный главаря банды специально? Но искать охотника не стали - слишком фантастически звучала версия следователя, район поиска был огромным, да и времени не было.

Государству были возвращено свыше 115 килограммов промышленного золота и другие награбленные ценности. Но часть приискового золота не найдена до сих пор...

– Ты что? Деда подозреваешь?
– мгновенно охрипнув, выдавил Виктор.

– Да господь с тобой, Вить! Но, согласись с тем, что странный наш дед-то. Как-то он неправильно говорил около памятника. Как будто.... Я не могу объяснить, но, по-моему, он не шибко-то хочет тебе помогать. Нет?
– полковник перестал хмуриться и внимательно, в упор, посмотрел на парторга.

И тут Виктор рассказал соседу о том, как он уговаривал деда помогать ему в работе с обелиском. Рассказал он и о возмущении деда на предложение "калыма". О его бескорыстной помощи, о лекции.... Виктор горячо заступался за деда и, видя такую уверенность, полковник отступил.

– Хорошо, опять я со своими подозрениями в обнимку сплю... Это мне ещё в Закарпатье СМЕРШ такую бациллу привил - подозрительность. Всякого человеческого материала я там повидал. Бывало, поверишь человеку, а потом за ним по горам с пистолетом так набегаешься...

Ты разговор-то этот забудь и деду душу не тревожь. Присвоим нашему разговору гриф "не был". Идёт?
– сосед улыбался.

Виктор кивнул и пошёл в контору. К вечеру, поглощённый множеством дел, он забыл о разговоре...

На закате того же дня караван деда подошёл к устью ручья Уэмлях. Лошади бежали резво, благо, дорога была хорошая: ровная, очищенная от поваленных деревьев; даже ивняк, что буйствовал на склонах окрестных сопок сплошными зарослями, обошёл её стороной. Зимой по этой дороге возили лес, который использовался в шахтах, для изготовления забойных крепей. В давние времена здесь проходил почтовый тракт Якутск - Охотск и вдоль него был протянут телеграф.

Многое она повидала, эта тихая, молчаливая таёжная дорога. Если бы она могла говорить, то рассказала бы о том, как, будучи ещё звериной тропой, принимала опасливое, с оглядкой, движение казаков Москвитина к Охотскому морю в 1639 году, как падали на её тело корявые, вырубаемые для прокладки гатей в 1727 году под екатерининский тракт, лиственницы. И как потом натужно скрипели эти худосочные лиственницы под тяжестью корабельных пушек, которые перетаскивали по этой дороге, порой на руках, участники Первой камчатской экспедиции, во главе с Витуусом Берингом.

Её рассказ был бы поразителен, расскажи она о мужестве маленькой женщины - молодой жены Невельского, отправившейся в 1851 году за своим мужем из Петербурга в Охотск, и стойко, почти не плача, переносившей все её, дороги, тяготы.

Слышала она и звуки выстрелов. На ней стреляли "немирные чукчи" - в казаков-первопроходцев, стреляли бандиты - в почтовых "государевых людишек", стреляли красные - в белых, белые - в красных. На ней плакали и смеялись, жили и умирали. Многое она видела и слышала. Молчание дороги...

Прямо напротив устья ручья караван свернул с дороги, перебродил неширокий здесь поток, и, по едва заметной тропе, начал медленно подниматься по склону вверх. По мере подъема взору деда открывался вид на речную долину: светлая ниточка реки, прорезая зелёный бархат кедрового стланика, уходила далеко влево - за горные кряжи, где растворялась в мареве синих испарений огромного межгорного пространства. Масштабы открывающейся панорамы поражали взгляд. Караван, не задерживаясь на ровных участках, манящих перевести дух, продолжал свой семенящий подъем.