Он убил их всех.

А потом сел на снег и молча заплакал! Маузеры выпали из его рук и шипели в крови и снеге, остывая...

Онемевшие люди... Нет, скорее,- окаменевшие люди, что застыли вокруг, постепенно приходили в себя. Опытные бойцы, они молчали и ждали объяснений.

А капитан... Капитан вытер слёзы, закутал лицо в башлык, сел на оленя и поехал по тракту прочь от зимовья! В мороз! В ночь!

За ним кинулся хорунжий Коблянский.

Люди ждали капитана, не заходя в зимовье. Вокруг, в лужах застывшей крови, лежали убитые, но убирать их никто не собирался. Долго ждали и уже стали подмерзать.

Обратно появился один хорунжий. Он молча слез с оленя и зашел в зимовье. И сразу же вышел оттуда, неся в руках чугунок. Поставил на снег и так же молча пошел по тракту во след капитану, ведя оленя в поводу.

В чугунке, в серой, желеобразной жидкости, лежали сваренные человеческие кисти. Эти... Эти ели людей.

После этого случая, капитан сильно изменился. Постарел и ожесточился. Пленных его отряд больше не брал. А с чекистами у него разговор был особый. Страшный был разговор...

Яныгин больше не искал встреч с противником в открытом бою- охотился за ним. Выслеживал, скрадывал, как зверя и уничтожал, применяя метод передвижных засад, набрав в свой белопартизанский отряд только добровольцев-охотников из местных батраков - хамначчитов и пластунов с опытом первой мировой. И по тайге поплыла слава об особо жестоком отношении Яныгина и его отряда к красным.

Прапорщик вспоминал и искоса смотрел на Яныгина. Сильный человек, умелый воин, энциклопедически образованный офицер, набожный гражданин... Таким ему представили капитана, когда он пришел из отряда Михаила Коробейникова на усиление группы Яныгина. А сейчас перед ним сидел тихий и неприметный, очень уставший человек...

– Ладно, Юрий, будем располагаться...
– капитан положил в офицерский планшет недоеденную лепёшку и вышел из барака. Следом поспешил и прапорщик.

Наступала ночь. Закат уже отыграл красками на небе - оно чернело. Из распадка на поляну бесшумно разматывались серые ленты тумана. Ни шелеста листвы, ни пения птиц - только тихий писк ночных комаров в воздухе.

Ночь не приносила прохлады - разогретые за день камни и мхи отдавали воздуху сырое тепло, и от этого было душно.

Капитан, присев на завалинку, снял фуражку, обтер платком околыш изнутри, расстегнул ворот френча и кивком пригласил прапорщика устроиться рядом.

Юрий выполнил его просьбу с удовольствием. Когда ещё придется, вот так - запросто, посидеть и поговорить с самим Яныгиным!

– Иван Николаевич! А кем вы были до смуты?
– тихо спросил он.

– Офицер я, дорогой вы мой. Всю сознательную жизнь верой и правдой России-матушке служил. Ей, да Государю.

В ту ночь Юрию, как он считал, крупно повезло на разговор с капитаном. Беседа их постепенно становилась всё более и более откровенной. Ярыгин рассказывал юноше о сути переворота, об идеологических корнях красных, об их вождях, сиречь - главарях...

Короткие, хлесткие его замечания о Ленине: "Да, он не просто мудрый, а гениальный - в тактике, в сиюминутных мгновенных прагматических решениях: здесь он себе не имеет равных. Но как государственный и политический деятель в стратегии своей (особенно дальней) Ленин, безусловно, - один из самых отъявленных авантюристов и маньяков всех времен и народов..."

На вопрос о его особом отношении к чекистам, капитан рассказал Юрию о знаменитой инструкции одного из главных чекистов - Лациса, о методах ведения сыска этой организацией, проводимых ею допросах...

– Юрий! Как можно относиться к, э-э-э..., людям, которые говорят, что "их не интересует конкретная виновность или невиновность конкретного человека. Их интересует его классовое происхождение и - в связи с этим - целесообразность оставления (или неоставления) его в живых"... Каким же надо быть людоедом, чтобы... Впрочем, Вы знаете, что они и мясом людским не гнушаются...

Не преминул капитан критически отозваться о действиях адмирала, рассказал о причинах поражения Колчака, о его трагедии, не как политика, но человека.

Разговор был долгим, о многом рассказал капитан, но особенно прапорщику запомнилась фраза, сказанная Яныгиным в завершении разговора: "Те, кто затевают у нас перевороты, либо не понимают сущности своего народа, либо уже головорезы, кому своя и чужая жизнь в копейку"...

– Поразительно точно вы сказали, Иван Николаевич!
– вскричал Юрий.

– Это не мои слова, дорогой вы мой. Это сказал Пушкин. В "Капитанской дочке"... Давайте отдыхать. Завтра у нас весёлый день, завтра у нас гости...
– капитан откинулся на стенку барака, надвинул на глаза потрепанную фуражку со сломанным козырьком, скрестил на груди руки и закрыл глаза.