Директория – небольшое звено в общем ходе событий, и раз она существовала, значит, она была необходима и целесообразна. Ее место в истории, как бы скромно оно ни было, принадлежит только ей.

Длинная томительная дорога до Владивостока и дни, проведенные в этом городе до отъезда моего в Японию, не лишены некоторого общественного интереса.

Они имеют тесную связь с только что закончившимся периодом Директории и в то же время являются и концом моей деятельности в Сибири.

Восстановляю и их по записям дневника.

Иркутск. 1 декабря

Омск, Красноярск, ряд других мелких станций постепенно остаются позади. Не покидает, не отстает, не теряется в снежной тайге лишь острая тоска и горечь. Пассивный выход из борьбы оправдывается рассудком, но с ним плохо мирится чувство.

Пережитое стоит перед глазами. Как мучителен самоанализ!

Пока все шло без приключений. На станции Иркутск в вагон явился комендант и заявил, что имеет распоряжение арестовать ехавшего в моем поезде инженера П. и что меня желает видеть генерал Никитин.

Комендант, почтительно держа руку под козырек, спросил о П. Я ответил, что такого нет в моем вагоне, а пассажиров других вагонов не знаю. Видимо, П. удалось избежать задержания. Комендант или стеснялся, или не особенно торопился с исполнением поставленной ему задачи.

Генерал Никитин [30] – мой старый товарищ по военному училищу и академии, геодезист по специальности. Оказалось, что он оставил астрономию с ее чудесным звездным миром и ведает снабжением местного корпуса, пользуясь правами помощника командира корпуса. Он сообщил, что в Иркутск прибыл по приказанию Колчака герой последнего переворота, только что произведенный из полковников, генерал Волков, назначенный командовать войсками, направленными против не признавшего Колчака атамана Семенова124.

Положение сложное – новой власти не подчиняются ни тыл, ни фронт.

Чита. 4 декабря

Поздно вечером прибыли в Читу. Чита и Даурия – две «молодецкие заставы», уже получившие широкую известность. На них всегда могли оказаться «непредвиденные» задержки.

Доложили, что просит принять полковник Семенов. Вошел довольно плотный, безукоризненно одетый, при шашке казачий офицер. Лицо с легким монгольским оттенком, на лбу упрямо спустившийся завиток.

Я первый раз видел забайкальского атамана. В отношении меня, как высшего военного начальника в Сибири, он всегда был вполне лоялен. И сейчас исключительной корректностью он как бы подчеркивал свое неодобрение совершившемуся в Омске и свою резкую оппозицию Колчаку.

Я был чрезвычайно сдержан в области политических суждений, которых, видимо, хотелось коснуться Семенову. Он выразил глубокое сожаление по поводу моего ухода и надежду на скорое возвращение к активной работе. Я поблагодарил. Семенов вышел. В нем много такта.

Сегодня Варварин день – именины моей младшей сестры. События последних месяцев совершенно заслонили образы дорогих мне людей. Теперь горизонт яснее. С вершины власти я опустился до рядового обывателя. Еду в добровольное изгнание полный безграничной любви к России, полный готовности к самой тяжкой ответственной работе.

Владивосток. 12 декабря

По дороге до Владивостока одно неизгладимое впечатление – это… Даурия. Какая мрачная природа и какой страшный застенок!

Просит принять полковник барон Унгерн-Штернберг125. Свидание всего несколько минут, я тороплюсь с отъездом и увожу впечатление синевато-серых тевтонских глаз, полных упрямого фанатизма и скрытой в глубине их холодной жестокости.

Во Владивостоке остался в своем вагоне. Стою на запасных путях. Двумя заборами отделен от прекрасного поезда – ставки Хорвата. Его охраняет особая стража и старый миноносец, маленькая пушечка которого задорно грозит рейду.

На соседних путях – служебные вагоны и целые поезда интервентов. Флаги обозначают национальность. Больше всего чехов и японцев.

На рейде бронированное «содействие» союзников. У самой адмиральской пристани – японский броненосец, рядом – корабли англичан, американцев, тут же крейсер китайцев, матросы, флаги и пушки, пушки без конца.

На окружающих Золотой Рог высотах разоруженные форты и батареи – безмолвные остатки былого могущества крепости [31] .

На улицах обыватель, дельцы, менялы, женщины, чужеземные солдаты, китайцы, ящики с японскими мандаринами, резкий холодный ветер и… острое сознание чужого засилья.