А Наталка была уже далеко.

Впереди, как бы понимая грозившую ей опасность, чутко насторожив уши, бежал Серко.

Перейдя вброд речку, девушка остановилась и еще раз посмотрела в ту сторону, где остался родной дом. Там, разрывая ночную тьму, высоко в небо поднималось пламя.

Над районным центром опускалась ночь: ни огонька, ни звука — станица будто вымерла. Многие эвакуировались, покинув насиженные места, а те, кто остался дома, забились в погреба, в щели, вырытые в садочках, ждали с тревогой в душе, что будет дальше. Пустынным и неуютным казался райцентр. Митрич, любивший бывать здесь, чтобы походить по базару, посидеть в чайной, думал теперь об этом, как о чем-то дорогом и утерянном.

Матвей Митрич понимал, что враги не простят ему, не выпустят из каменного мешка: он отказался стать проводником, не повел их в горы, а за это пощады не жди.

— Ну и пусть, — размышлял он, — что там смерть, что здесь — умирать один раз. Так лучше чистым остаться перед людьми.

Смерть не казалась ему страшной. Немало пожил, многое повидал на белом свете. Конечно, хотелось бы дотянуть до конца войны, увидеть, как тогда люди заживут. Да и внучку до ума довести: кто же позаботится о ней, как не он?

Шум наверху оборвал размышления деда. Прислушался — сразу и не понять, что там происходит. Все вокруг гудело, грохотало. «Да это же самолеты! Может, наши?» Прильнул к отдушине, но кроме черной ночи ничего не увидел. И в это мгновение — взрыв!.. Вздрогнули толстые — в три кирпича — стены подвала, посыпалась штукатурка…

— Бомбят! — не испугался, а обрадовался дед. — Наши бомбят их, проклятых!

Подошел к железной двери: на улице крики, выстрелы, топот ног, урчанье машин. Взрывы раздались еще и еще. Старик бросился вниз по ступенькам. Но будто обухом по голове — оглушило, повалило на пол…

Сколько пролежал в забытьи, не помнил. Очнулся от боли в боку: рядом кирпичи, щебенка… Да и в подвале почему-то светло, ветерок дует… Глянул на дверь, а ее и нет. Сквозь пролом в стене видно розоватое небо. Ощупал бок, вроде ничего, ушиб только. Выглянул на улицу — ни своих, ни немцев. Вместо высоких стен магазина — развалины… На базарной площади догорает чайная… Ну, коли так, и гостевать здесь больше незачем!

Митрич выломал палку из плетня и, опираясь на нее, пошел домой. Никто не окликнул, не остановил его. Так и до Выселок добрался. А на месте дома — куча золы. В садах обгорелые яблоки. Рухнул и тополь, что садил, придя с гражданской.

Согнувшись, тяжело шагая, Вано Пруидзе все дальше и дальше уносил командира в горы. Загорелое, обросшее черной щетиной лицо его покрылось испариной, из-под пилотки на шею сползали струйки пота. Сзади без пояса, в постолах, с гранатой в руке шагал Донцов. Нести раненого становилось труднее. Солдаты все чаще сменяли друг друга, отдыхали. Первый же день показал, что если они и дальше будут идти с такой скоростью, то придут в Сухуми не раньше чем через месяц.

Солнце то скрывалось за кронами деревьев, то появлялось снова.

Перевалив еще через одну проклятую гору, спустились в долину, поросшую березняком. Донцов свернул с тропки и бережно опустил раненого на землю. Говорить не хотелось: каждый понимал — это цветочки, ягодки впереди. Удастся ли вообще перейти горы?

Вано порылся в карманах, вытащил три замусоленных сухаря.

— Энзэ, — сказал он.

Потом отстегнул фляжку и с аптекарской точностью отмерил по несколько капель желтоватой жидкости на каждый сухарь.

— Масло? — удивился Донцов.

— А ты думал, воду Пруидзе несет? Извини, дорогой, в горах и без того воды много.

— Откуда масло?

— Плохой солдат, Степанка! Думать надо.

— Не понимаю, — пожал плечами Донцов.

— Не понимаешь… А находчивость ты понимаешь? — и Вано осуждающе покачал головой. — Забыл, друг, как в погребе сидели.

— Там были куски. И мы съели…

— Кто съел, а кто и нет. Пруидзе знает, куда идет. — Вано провел рукой по бороде и философски добавил: — Бурдюк полный — душа поет!

Рассматривая масло на сухаре, Донцов сморщил лоб:

— С чернилами, что ли? — но тут же проглотил все, что оставалось от сухаря.

— Вполне может быть, карандашом наталкивал, — отозвался Вано. — Ничего, витамин больше!

Головеня взял сухарь дрожащей рукой и, подержав его, отодвинул в сторону:

— Ешьте, вам силы нужнее.

— Что вы, Сергей Иванович, так и отощать можно, — запротестовал Донцов.

— Шашлык дают — кушай, инжир дают — кушай, — забубнил Пруидзе. — Молоко ишака дают…