– Хоуп пропала. Я хотел узнать, может она у тебя?

Джоан по спирали закрутило на тридцать пять лет назад, когда она прохладным утром сидела на пляже с маленьким сыном, вокруг только чайки, песок и стеклянная гладь моря. Они всей семьей тогда отправились в отпуск насладиться пляжами Вирджинии-Бич. Ее муж остался в отеле, жалуясь на несварение и Джоан пришлось самой отводить сына к морю. Чего ей стоило тогда столкнуть ребенка в воду и прибежать домой с криками, что ее мальчик утонул? Она этого делать не стала, жалость пересилила. А что сейчас? Ей хотелось закричать, чтобы весь мир услышал. Надо было придушить этого писклявого щенка, пока была возможность. Какая же она дура! Джоан не сомневалась: ее любимая внучка пропала из-за отца, это он виноват. Чтобы ты сгорел, ублюдок.

– Что значит пропала? Ты издеваешься надо мной?
– процедила сквозь зубы разозленная женщина.

– Ее нет, это случилось три недели назад, она не пришла в школу, и я...

– Стоп, стоп, стоп! Три недели? И ты звонишь мне только сейчас? Где твои мозги, Джеймс? Оставил в зале суда?
– Джоан разрывало от злости и презрения.

Она все еще не могла поверить, что девочка сбежала. Ведь все было хорошо, они разговаривали совсем недавно, и Хоуп даже смеялась. Женщина надеялась, что это хороший знак, будто человек, который улыбается шутке, не может планировать побег. Джоан, осознав, что это происходит на самом деле, почувствовала затапливающую ее вину. Почему она ни черта не сделала, не выпытывала у Хоуп информацию о ее настроении и здоровье. "Все нормально, бабуль". И такой ответ ее удовлетворил.

– Значит так, - продолжала женщина, - если ты не расскажешь, что сделал, я превращу твою жизнь в ад. Ты долго добивался всего, что у тебя сейчас есть. Но знаешь, сынок, чем выше ты стоишь, тем больнее будет удар о самое дно. Так вот, я сделаю так, что ты все потеряешь!

Голос Джеймса дрожал от многодневного напряжения и боли:

– Ничего я не делал! Она - подросток и просто показывает свой характер. И если уж мы говорим о вине, то вспомни как ты обращалась со мной, думала я не вижу твою ненависть или желание от меня избавиться? Я слышал ваш разговор с отцом в ту ночь, ты меня никогда не любила. И все, что сейчас происходит - на твоей совести!
– на последней фразе голос Джеймса внезапно сорвался до высоких нот, словно он готов впасть в истерику.

Джоан удивилась его реакции, она думала сына вообще уже ничего не трогает. Женщина зло усмехнулась трубку и, тщательно проговаривая каждое слово, сказала:

– Я тебя не любила, это правда. Не потому что я плохая мать. Просто я чувствовала, что ты - исчадие ада и я знала, что-то должно случиться. И знаешь, в чем я виню себя сейчас?

Джеймс задержал дыхание, ожидая ответа, будто от этого зависела его жизнь.

– Что не выскребла тебя из своего тела, пока ты еще был кровавым сгустком.

На другой стороне послышались короткие гудки.

Джоан Элизабет Брукс после смерти мужа вернула девичью фамилию, став миссис Агилар, тем самым она порвала последнюю связь с сыном. Со дня неожиданного звонка прошли сутки. Женщина не спала всю ночь, вглядываясь в огонь и ожидая, что Хоуп одумается и вернется, что она приедет к ней, но, часы размеренно тикали на каминной полке, а ее все не было. Весь следующий день Джоан все так же просидела у огня, не выходя из дома. Накатившая на нее апатия, которая не была ей свойственна нарушила распорядок миссис Агилар. Но случайный свидетель ее состояния не смог бы правильно трактовать случившееся, потому что сидящая неподвижно женщина прокручивала в голове последние телефонные разговоры с внучкой, надеясь отыскать в интонациях голоса или непривычных выражениях подсказку. Девочка говорила о школе и подружках, об успехах в рисовании. Все, как всегда. И обычно внимательная Джоан, не заметила в ее словах подвоха, вынужденного прощания.

Кто бы мог подумать, что она страдает? Кто бы мог подумать, что она так хорошо умеет врать. Джоан не тревожило молчание телефона в течение трех недель. У девочки своя яркая жизнь, какое ей дело до одинокой старухи в южном штате? К тому же она взрослеет и все сильнее отдаляется от непонимающих молодёжь родственников.

Покончив с бесплодным сидением на месте, Джоан поднялась с кресла и взяла с полки стоящий на виду альбом. Она открыла его на первой странице и внимательно вгляделась в изображение, через несколько мгновений женщина переходила к следующему снимку. Фотографии, которые они делали каждое лето, когда Хоуп приезжала к ней, были единственным, что Джоан могла от нее взять. Частичка, которая хранилась рядом с ней, дожидаясь следующего лета. На середине альбома женщина внезапно остановилась, попеременно переводя взгляд с одного снимка на другой. Слева ей девять лет, толстые косички опущены на плечи, она жмурится от яркого солнца, бьющего в глаза. Нет большего счастья, чем на этом снимке. Справа она отметила свой первый юбилей - десять лет. Все так же светит солнце, но теперь что-то изменилось. Джоан не могла понять, что здесь не так, пока не закрыла ладонью сначала верхнюю часть лица, а затем нижнюю. В зеленоватых глазах застыла печаль, причину которой женщина не знала. Она пролистала дальше и чем старше становилась Хоуп, тем все глубже грусть вгрызалась в ее лицо. Джоан с силой захлопнула альбом, внося в наполненный тишиной дом резкие звуки, и после двух дней обвинений, упреков и жалости к себе, она решила найти Хоуп. Подумать, куда она могла бы поехать и, если девочка жива (Джоан уверяла себя в этом), она заберет ее с собой. Джеймс об этом даже не узнает. Агилар собрала вещи и оплатила счета на месяц вперед, так, на всякий случай. Когда она села в машину вечером второго дня после долгих размышлений о внучке, то поняла, что не знает куда ехать.

Женщина вернулась в дом и села на диван в гостиной. Тишину нарушало только тиканье наручных часов. Спустя два часа, когда уже совсем стемнело, Джоан посетила догадка. Отложив поездку на следующий день, женщина ушла спать.

Глава 10

Пайпер

Неделя работы в баре "Рокси" была веселой и воняла пивом. Пайпер уже легко справлялась с запотевшими бутылками и нахальными мужчинами и ей все реже приходилось обращаться за помощью к Глории. У Грега, чье присутствие приятно скрашивало тяжелые смены, вошло в привычку провожать девушку домой каждый вечер и по пути разговаривать ни о чем. Хотя ему трудно было обходить каверзные вопросы стороной - нельзя сказать что-то о себе не затронув больной темы - все дорожки в любом случае вели к тому, о чем парень не мог ей рассказать. К тому же было бы не честно говорить о себе, когда с другой стороны не слышишь ответа. Появляется чувство, будто из тебя намеренно вытягивают информацию для не добрых целей. Поэтому Грег давал Пайпер приманки, но как только чувствовал, что ей становилось любопытно, он замолкал и не шел дальше. Да, девушка несомненно больше любила слушать, чем говорить. С каждым днем ее доверие к Грегу росло, но возможность обвинения и непонимания заставляла Пайпер держать секреты при себе. Ее преследовал страх, который навязчивым шепотом предостерегал о скрытых угрозах. Вероятно, девушка неправильно трактует выражение его лица, принимая его за друга и надежную опору и как только главные слова будут произнесены, Грег тотчас станет ее презирать. А как всем известно, сказанного не вернешь и ничего уже не исправишь. Поэтому Пайпер сторонилась откровенных разговоров и вот уже неделю они болтали о пустяках, чаще всего о школе. Но кто знает, возможно сегодня все изменится.

Грег шел рядом с девушкой, ведомый ею. Она выбрала другой маршрут, стараясь обойти приглянувшийся ей собор стороной. В груди часто рождалось чувство, что он принадлежал только Пайпер и показывать его, впускать в святыню посторонних было для нее табу. Они огибали французский квартал, с севера цепляя площадь Дункан по Грейвьерв-стрит, а затем снова уходили на право. Архитектура французского квартала с приземленными домами и тесными проулками на краткие мгновения менялась, уступая место немногочисленным высоткам, которые множились по мере отхода к Сентрал сити. Когда они вновь вернулись к частным домам и относительной тишине в такой поздний час, Грег использовал очередную ловушку: