Привлекательный. Очень, даже слишком привлекательный. На самом деле, только действительно поразительный человек мог бы привлечь моё внимание в этот тёмный час. На какую-то безумную секунду, я задалась вопросом, а не сломался ли мой мозг и не создал ли он его, как галлюцинацию, чтобы провести меня через последующие тридцать семь дней живой.

Несмотря на всё его магнитное притяжение, что-то в его позе создавало силовое поле вокруг него. Неприкасаемый. Сдержанный. Он стоял прямо, отдалившись от всего, ёго спина была обращена к стене. Широкие плечи напряжены, как будто он ощущал невидимое незваное общество позади него. Я осмотрела галерею, ожидая увидеть что-то или кого-то другого, кроме Касии. Но помещение было совершенно пустым, за исключением высокого мужчины, размером с Шакила О’Нила3, стоявшего в дальнем углу, подобно охраннику.

— Не хотите что-нибудь выпить, мистер Хейл? — жеманно улыбаясь, предложила Касия, её голос прозвучал выше, чем обычно. Она говорила так, словно симулировала британский акцент. Я фыркнула.

— Нет, спасибо, — ответил он холодно, продолжая неотрывно смотреть на картину, висящую перед ним.

Я проследила за его взглядом и застыла на месте. Я ощутила приступ удовлетворения, обнаружив, что он рассматривает картину, на которой была изображена я. Не то, чтобы он знал об этом. Я никогда не позировала для портрета, а исключительно случайными частями тела. На этой картине был изображен изгиб горла и линия подбородка, волосы слегка зачёсаны назад, обнажая шею. Остальная часть полотна тонула в темноте. Это был стиль Хавьера — он никогда не писал неприкрытые эротические фрагменты, такие как грудь, задница, лобковые волосы. "Замысел не в этом", говорил он. Замысел был в том, чтобы заставить смотрящего вообразить остальную красоту. Что тоже само по себе хорошо. Я не могла позировать обнаженной ни для кого, особенно для Хавьера. Сегодня мы будем писать мою талию и левую тазовую кость, но у меня была длинная белая простыня для того, чтобы я могла прикрыть остальное.

— Возможно, мы могли бы оформить данную картину в цвете, — распиналась Касия. — Но художник считает, что чёрный, белый и серый цвета дают возможность высвечивать истинную красоту.

Он не ответил ей. В эту минуту я почувствовала малую толику симпатии к Касии. На самом деле, любой на её месте был бы беспокойным. Мне надо было уходить, но неожиданно мне захотелось снова услышать его голос. Такой холодный и резкий, как будто каждое слово предназначалось для того, чтобы воздвигнуть пропасть между ним и целым миром. Но он также был и магнетическим. Словно ты сделаешь всё, что он тебе прикажет.

Моя скоротечная симпатия к Касии развеялась, как дым, как только она обернулась в мою сторону с приподнятой бровью.

— Иза! Почему ты здесь стоишь? Ты же знаешь правила Брэтта. Уборщицы находятся в задней части здания, — она склонила свою голову набок, жестом указывая на заднюю дверь, которая вела в тайную студию Хавьера.

Пошла к чёрту, Касия. Я начала было уходить, но мистер Хейл повернулся, дабы посмотреть, что так разозлило Касию. Он двигался с парадоксальной военной грацией. Плавно, но при этом скованно. Будто бы готов был защищать себя в любой момент, и при этом был абсолютно уверен в результате. Он рассматривал меня с пристальным вниманием, уголки его глаз слегка сузились. В его глазах было что-то бескрайнее — словно погрузившись в них, есть вероятность что, никогда не сможешь вернуться назад. На какой-то момент, я запаниковала, что он обнаружит сходство между мной и женщиной на картине. Что он поймет, что это я.

Но я быстро восстановилась. В картине не было ничего, что могло связать её сюжет со мной. Таков был замысел Хавьера. Та женщина на холсте может быть любой другой женщиной, любой фантазией, любой эмоцией, поэтому и выставлена на показ лишь только маленькая неузнаваемая её частичка. Безучастное выражение лица мистера Хейла подтвердило гениальность Хавьера. Он повернулся к Касии, и его голос был невероятно холодным.

— Я покупаю картину. Это часть серии?

Касия закопошилась, пока брала его кредитную карту и передавала ему договор купли-продажи. Она зарделась и стала заикаться, но, в итоге, справилась с ситуацией:

— Хмм, нет — я имею в виду — да. Да, это часть серии. Та картина, которую вы приобретаете — первая в серии. Художник работает над последней картиной, а три другие на складе. Не желаете ли вы и их посмотреть?

Я помнила другие картины. На одной из них было изображено моё правое плечо и ключица. На другой — только мой живот. А на третьей была написана моя левая нога, в части ниже колена, стоявшая на кончиках пальцев.

— Модель та же? — спросил мистер Хейл.

— Да — ну, я хотела сказать, что формально, нет. Художник говорит, что модели не существует, мистер Хейл. Он её воображает.

Он не стал поддерживать дальнейший разговор. На мгновение, я почувствовала, словно постепенно исчезаю. Как будто меня действительно больше здесь не существовало. Адреналин шипел у меня в крови, и у меня возникло непреодолимое желание встать между ними и сказать: "Это я! Я та девушка, которую вы хотите!".

Его голос вновь разрезал воздух.

— Я покупаю их.

Мгновенно, впервые за весь день, я ощутила тепло. Он сохранит всю меня. Я, может, и уеду через месяц, но, по крайней мере, какие-то части меня окажутся на стене живущего на земле Адониса.

— Я свяжусь с вами, когда последняя картина будет готова, мистер Хейл, — разразилась потоком Касия.

Она быстрее сможет поднять Мемориальный Колизей Портленда своим мизинцем, чем получит какую-то ответную реакцию от него.

Он начал читать договор купли-продажи, а у меня сложилось впечатление, что он просто отказывался смотреть на неё.

— Двойная цена, если картина будет закончена к выходным.

Рот Касии распахнулся. Также как и мой. Фейн продает эти картины по десять тысяч долларов за штуку. Конечно же, Хавьер получает всего четыреста долларов и даёт мне пятьдесят. Кто вообще покупает произведение искусства, даже не взглянув на него? По обычной цене, не говоря уже о двойной? Теперь мистер Хейл вчитывался в гарантийное соглашение. Расстроенная его равнодушием, Касия сорвалась на мне.