Павлов увидел девочку с двумя косичками. Она прыгала через ступеньки, от чего косички вздрагивали и бантики на них смешно подрагивали.

Яков Федотович стал посредине лестницы - прямо на дороге у девочки. С разбегу она уткнулась в не-го, подняла глаза - большие и светлые, - и Павлов узнал девочку, которую он видел тогда, в страшные дни, в подвале на Пензенской.

–  Пустите!
– сказала девочка.

–  А ты меня знаешь?

–  Нет… Вы кубановский?- Хмурость сошла, Светлана улыбнулась.
– Кубановский?! Да? Мы с вами были в землянке?

–  Нет, - сказал Павлов.
– Я не кубановский, а всё равно мы с тобой знакомы.

Вечером, когда Волга стала оранжевой, а небо над Сталинградом тёмно-красным, каким оно бывало и днём во время войны, к дому Павлова подошли двое: невысокий худощавый человек военной выправки с депутатским значком и звездой Героя на гимнастёрке и девочка с двумя косичками.

У дома стояли люди, одетые пёстро, не по-нашему. На них висели фотоаппараты и бинокли. Вероятнее всего, это были иностранные туристы. В этой группе людей был и наш железнодорожник с усами, как у Тараса Бульбы. Должно быть, это был старый кондуктор.

Люди стояли молча. Только пожилой железнодорожник несколько раз вышагивал от пьедестала, на котором стояла башня танкетки, до первого подъезда. При этом он повторял, ни к кому не обращаясь: «Четырнадцать… Ты подумай!
– И снова прошагивал это расстояние - последние шаги, которые не смог сделать враг по нашей земле!
– и опять повторял: - Четырнадцать… Аккурат, Ты подумай!»

Можно было предположить, что его поражало не только то, что фашисты стояли так близко от дома Павлова, но и то, что расстояние это не увеличивается - остаётся неизменным, сколько ни вышагивай.

У порога дома, прямо на асфальте, лежали белая роза и букетик из мелких ромашек и синих васильков.

–  Тут всегда цветы, - сказала девочка. Она чуть приподнялась на носки, потому что говорила шёпотом - только ему, своему спутнику.

Они постояли молча ещё несколько минут.

Железнодорожник собрался уходить. Он почему-то дотронулся до стенки дома, потом нагнулся, понюхал розу и бережно положил её обратно.

–  Хорошо пахнет! Роза… - Он говорил, ни к кому не обращаясь.- Интересно, живой ли Павлов?

–  Живой, - сказал Яков Федотович.

–  Ну, правильно!

Железнодорожник достал из кармана складной нож и аккуратно сложенный носовой платок. Затем он нагнулся, накопал в платок горсть земли, бережно завязал уголки платка. В последний раз посмотрев На дом, на пьедестал с танкеткой, он торопливо ушёл. Должно быть, он опаздывал на поезд.

Уходили и туристы, но приходили другие, и возле дома всё время был народ. Многие приносили с собой цветы, опускались на колени, клали их у стен дома.

–  Пойдём, Света,- сказал Павлов.

Они пересекли широкий проспект, спустились к Волге и пошли по-над рекой.

Неожиданно Светлана спросила:

–  Яков Федотович, а вы помните, какая она была?

Павлов не сразу ответил. Он понял, о ком спрашивает девочка, но очень уж этот её вопрос был неожиданным. И ещё понимал Яков Федотович, что он для Светланы единственный человек на земле, который видел её мать и может хоть что-нибудь о ней рассказать.

Что же сказать ей? Как объяснить, что тогда было слишком мало времени, чтобы разглядеть женщину, и очень уж было напряжённо, чтобы обратить внимание, какая она, и запомнить. Как же ответить на вопрос Светланы? Сказать ей неправду? Выдумать? Нет, этого Павлов не умел!

Света молчала, но Павлов понимал, чувствовал, что она ждёт ответа. И он сказал:

–  Когда я подошёл к подвалу, твоя мама чуть слышно напевала. Сначала я думал, что это ветер. А вошёл в комнату и увидел, что она нагнулась над тобой, укачивала тебя и тихо так пела: «Баю-бай, баю-бай, испеку я каравай…»

–  Она любила меня,- сказала Светлана…

Смеркалось. На Волге бакены подмигивали разноцветными глазами. В густой синеве неба медленно двигались цепочки огней - это плыли пароходы, большие, как дома.

Потемнело так, точно небо залило тёмно-фиолетовыми чернилами. А молочно-белые шары на высоких столбах стали вдруг золотистыми. Это зажгли фонари, которые шли от Волги через весь бульвар.

Павлов и Светлана поднимались по новой широкой лестнице, что ведёт от пристани в город. Темнота ночи оставалась позади. С каждой ступенькой становилось всё светлее и светлее.

Когда Яков Федотович и девочка поднялись наверх, вдруг сверкнули недалёкие вспышки праздничного салюта. Раскатисто громыхнули орудия, и весь город озарился ярким светом прожекторов и разноцветных ракет. Казалось, будто букеты чудесных цветов раскинулись по всему небу. Погасли тени, зацвели облака.