Заканчивая нарезать салат, я услышала звонок в дверь.

– Как будто сам не мог открыть.
– пробубнила я, откладывая нож и вскакивая со стула.

Я быстро подбежала к двери и, отперев замок, распахнула ее.

А дальше последовала немая сцена, которую я смогла нарушить только через несколько секунд.

– Мы вас не ждали, а вы приперлись…

Сказала я, оглядывая стоящих в коридоре людей, меньше всего напоминавших Ковалевского или его ближайших родственников.

– Чем обязана?
– спросила я у Андрея, стоявшего в окружении двух мужчин спортивного телосложения.

Интересно, а они были приставлены к нему, чтобы не сбежал сам мой доблестный охранник?

Я усмехнулась от этой мысли и поняла, что это было совсем нервное.

Долго стоять будем?

Видимо, прочитав мои мысли, Андрей нарушил тишину.

– Диан, собирайся.

– Курицу выключить можно? А то я тут ужинать собиралась. Но вас приглашать не буду, как я понимаю, теперь мы торопимся.

От переизбытка эмоций, я опять начинала нести бред со скоростью дохрена предложений в секунду.

– Курицу выключить можно.
– согласился Андрей.

Я прошагала на кухню выключила духовку и реально пожалела, что не могу поужинать. Запах стоял обалденный, ну или я была настолько голодна.

И тут до меня дошло, что с минуты на минуту в квартире может появиться Ковалевский. От этой мысли стало страшно. Если за Андрея я была спокойна, да и в здравомыслие Виталика верила, то за двух других шкафов, которых я видела впервые в жизни, ручаться не могла.

– Я могу переодеться? Про вещи даже спрашивать не буду, но не гоже как-то с папенькой в спортивных штанах встречаться.

Андрей кивнул, видимо, за главного все-таки был он.

Я быстро унеслась в свою комнату. Звонить Ковалевскому было равносильно попытке самоубийства. Мой верный охранник стоял перед приоткрытой дверью спиной ко мне, великодушно не нарушая мое интимное пространство, зато слыша всё, что происходит в комнате.

Я достала из шкафа первые попавшиеся джинсы и сдернула с вешалки кремовую рубашку, параллельно нашарив в нижнем ящике блокнот с ручкой.

Стянув с себя майку и штаны, я понадеялась, что если вдруг Андрей решит развернуться, то его благородное отношение ко мне не позволит разглядывать чем я конкретно занимаюсь, стоя спиной к нему возле кровати.

Я быстро начиркала на листке бумаги:

«Пришлось внезапно уехать, папочка не дремлет. Надеюсь, у тебя всё получится! Ужин в духовке, шампанское в холодильнике.

Целую. Мамочка.»

После чего кинула блокнот на кровать, немного прикрыв его майкой и быстро напялила другую одежду, искренне надеясь, чтобы, спустившись, не обнаружить в прихожей труп Ковалевского.

– Можем ехать.
– сказала я Андрею, который, так и не пошевелившись, стоял спиной ко мне.

А может, просто делал вид, что ничего не замечает.

Мужчина коротко кивнул, и мы спустились на первый ярус квартиры. Тела, крови или каких-то следов побоев здесь не обнаружилось, и я вздохнула с облегчением. Схватив сумочку и всунув ноги в лодочки, я поспешила вылететь из квартиры чуть ли не впереди охраны.

Окончательно перестать волноваться за судьбу Виталика сегодняшним вечером я смогла только оказавшись в машине. Мы встретили его ешку на выезде со двора. Шансов заметить меня на заднем сидении встречной машины у него не было практически никаких, хотя сейчас это было даже к лучшему.

Я достала из сумки телефон и наушники, после чего отшвырнула ее на центральное сиденье, разделявшее нас с Андреем.

Почувствовав, что он за мной наблюдает, я подняла на него взгляд:

– Спецназ обещаю не вызывать.

– Верю.
– усмехнулся мужчина и отвернулся, как бы намекая, что ему всё равно, что я буду делать.

В умении разговаривать двух других моих сопровождающих я искренне сомневалась, но по-моему, они тоже были не против, поэтому я воткнула наушники и включила случайное воспроизведение, уставившись в окно.

Ждать, но бежать на звук.

Сжать сотни рук, рук.

Еще один круг календаря.

Знать, просто знать, а вдруг.

Просто знать, что ты есть.

И значит все не зря.

Вечерние московские пейзажи сменялись с большой скоростью. Дороги были практически пустыми, что было так нехарактерно для столицы. Яркие мерцающие огоньки переместили мои мысли к Лаврентьеву. Стало так горько и грустно.

Я понимала, что это был конец.

Нестерпимо захотелось послать всё к чертям, набрать его номер и обо всем рассказать. Произнести, наконец, эти три слова, в которых я так боялась признаться даже самой себе.