— Из тех, что я бы желала забрать в Царское Село, это все. Вас что-то тревожит, баронесса?

— В некотором роде, — уклончиво отозвалась та, вновь заглядывая в длинный перечень, — отсутствует корсажное украшение с топазами, а также нет кольца с кабошонами-изумрудами. Возможно, они были перемещены?

Императрица отрицательно качнула головой: все свои украшения из тех, что надевались не по случаю, а дополняли ее платья каждый день, она хранила в трех шкатулках, кои были переданы сегодня баронессе фон Вассерман для проверки и сборов. Фрейлины, что снимали с наряда государыни драгоценности и укладывали их в отведенное место, делали это под ее личным контролем; шкатулки же хранились в будуаре, куда не было хода посторонним без ведома его хозяйки.

— Осмотри еще раз шкатулки и трюмо внимательно, — распорядилась Мария Александровна и обернулась к все так же ожидающей ее дальнейших слов Катерине. — Зачитайте ответ с самого начала.

Пока княжна выполняла указание и озвучивала уже написанные строки, дабы государыня могла решить, нуждается ли письмо в дополнении, или достаточно поставить свою подпись, прежде чем запечатать оное, баронесса выскользнула из кабинета в будуар, откуда вернулась минутой позднее и с сожалением опустила голову.

— Увы, Ваше Величество, украшения действительно пропали.

Музыка стихла — фраза донеслась даже до Ольги Смирновой, тут же отпустившей клавиши; разговоры в оконных нишах тоже прекратились. Все с изумлением, а порой и с недоверием, смотрели на баронессу фон Вассерман.

— Как это возможно, mademoiselle? — мягко, пожалуй, даже излишне, осведомилась Императрица.

— Имею смелость предположить, что это дело рук кого-то из фрейлин: доступа в будуар более ни у кого не было. Либо это случилось в Ваше отсутствие, либо в момент предыдущей проверки.

— Кто занимался осмотром украшений в прошлый раз? — Мария Александровна оглядела собравшихся, медленно переводя взгляд с одной барышни на другую, словно пытаясь только лишь этим выпытать у них правду по незначительному жесту или даже вздоху.

— Я, Ваше Императорское Величество, — Елизавета Волконская поднялась с обитого алым штофом стула, — однако могу поклясться пред образами, что все драгоценности до единой были на месте.

— Стало быть, пропажа имела место быть после.

Едва слышные перешептывания фрейлин, недоумевающих, как подобное могло случиться, заполнили каждый уголок кабинета. Никто не сомневался в том, что к вечеру эта новость, будучи изрядно видоизмененной, разнесется по всему дворцу. Катерина аккуратно свернула оконченное послание, откладывая от себя и бумагу, и перо.

— Прикажете обыскать личные вещи фрейлин, Ваше Величество? — задала насущный вопрос баронесса, за что удостоилась задумчивого взгляда государыни.

— Повремени с этим. Mademoiselle Волконская, — обернулась к Елизавете Императрица, — приведите мадам Тютчеву.

Названная фрейлина покорно склонилась в книксене, прежде чем выпорхнуть за двери. Мария Александровна жестом показала остальным вернуться к своим занятиям и забрала у Катерины бумагу для подписи: не стоило устраивать волнения.

Анна Тютчева, сопровождаемая своей посыльной, явилась по приказанию в считанные минуты и после церемониального приветствия замерла, ожидая монаршей воли. Фрейлина Волконская ни словом не обмолвилась о причинах подобного вызова, поэтому сейчас ее, пусть и слабо, но точило любопытство. Императрица ждать не заставила: кратко разъяснив инцидент, она распорядилась пройти с проверкой по Фрейлинскому коридору, уделив внимание комнатам тех дам, что несли дежурство в последние два дня, а также находились при ней. Если кто осмелится протестовать, уведомить, что на то был высочайший приказ. Анна Фёдоровна послушно склонила голову, покидая кабинет; Мария Александровна вернулась к прерванному занятию — Катерина уже раскрыла новую поздравительную открытку, готовясь зачитать текст, адресованный царской чете. Оставшаяся без дела баронесса фон Вассерман облокотилась на вновь зазвучавший рояль, с видом надзирательницы осматривая барышень, однако почти тут же получила новый указ касаемо сборов.

Причина, по которой Императрица доверила проверку Анне Тютчевой, заключалась в высшей степени доверия к последней: если и впрямь пропажа была делом рук кого-то из подневольных ей дам, вручить в руки одной из них подобную ответственность означало дать шанс скрыть свое преступление. И в силу того, что никого лично Мария Александровна не подозревала, а значит, в равной степени распределяла вероятность вины между ними, отдать распоряжение она могла только Тютчевой, в преданности которой не могла сомневаться. Анна Федоровна уже была одарена невероятной милостью — приставлена в качестве воспитательницы к Великой княжне, что означало особую к ней расположенность, укреплявшуюся в течение десяти лет. Мало кто мог бы удостоиться того же отношения.

Из-за вынужденной проверки спален всем фрейлинам было приказано находиться подле государыни до самого вечера. Тем, чьи комнаты подверглись инспекции, не дозволялось отлучаться, дабы они не воспрепятствовали процессу, а остальные могли находиться в сговоре и потому были вынуждены тоже следовать за Марией Александровной везде: пожалуй, столь пышного выхода, не приуроченного ни к какому празднованию, давно не видели, особенно если принимать во внимание нелюбовь Императрицы к окружению себя большим количеством свитских дам. Рядом всегда находились только те, кто непосредственно исполнял какие-либо поручения, в то время как остальные были предоставлены самим себе — нужды собирать всех фрейлин, чтобы они составляли ей компанию, она не видела. Возможно, именно потому барышни зачастую страдали от тоски: однообразие дней, сливающихся в тусклую череду без начала и конца, едва ли разбавляющихся длительными дежурствами, было той самой неприглядной изнанкой бриллиантового шифра штатской дамы.