— Мама, ты должна мне обещать, что будешь приезжать ко мне, — жалобно попросила дочь, вовсе даже не вызывающе.

Гуннор ответила, что вдовствующей герцогине, избавившейся наконец за возрастом от месячных затруднений, это будет проще, чем кому-либо другому, и она, конечно, как-нибудь приедет в Англию. Если она там понадобится.

Эмма ощутила даже разочарование — мать отпускает ее так беспечно. Похоже, Гуннор рада сбыть ее с рук. Неужто с Эммой столько хлопот? Гуннор, поняв чувства дочери, ответила жестко:

— Разве я должна заплакать? Что ж, я плакала не раз, но так, чтобы ты не могла видеть моих слез. Дети больше всего огорчают нас тем, что вырастают и становятся взрослыми. А больше всего радуют, когда вырастают и за них не нужно больше беспокоиться. Но так продолжается только, пока не пошли внуки!

— Да, правда, — вздохнула Эмма. — Мои братья надеются, что я рожу Англии наследника. А я уже боюсь того, что случится прежде…

— Не болтай глупости, — резко оборвала Гуннор, — разве стала бы я говорить с тобой, не будь у тебя поводов для беспокойства? Доверься природе, но помоги ей капельку, если король сам не понимает. Но он ведь сделал уже, по меньшей мере, одиннадцать детей, так что растеряться не должен. Ты ведь не забыла моих советов?

— Нет-нет, — поспешно ответила Эмма, почувствовав, что краснеет.

Она помнила, чему ее учили, но все это как-то не особенно ей нравилось. Если все и вправду так, если объятия мужчины и женщины и вправду благословенны, как уверяет Гуннор, тогда зачем «природе» помощь?

Гуннор мигом угадала сомнения дочери и крепко обняла ее. Теперь она по-настоящему плакала, хоть сама же и говорила, что Эмма не должна этого видеть.

— Эмма, я хорошо понимаю, что мне было много легче, чем тебе. Мне пришелся по сердцу мужчина, полюбивший меня. Как мечтала я, чтобы и ты смогла последовать зову собственного сердца… Но — немногим это выпадает, и всех меньше — государевым дочерям. Ныне должно нам быть благодарными, что ты не успела еще отдать свое сердце какому-нибудь другому человеку, ведь нет же? Нет, я уверена, нет, нет… Но, Эмма, многим и любовь, и влечение открываются лишь в замужестве. Вот увидишь: полдюжины «Ave» и фунт любопытства — и от твоей невинности и следа не останется. Ты же такая страстная наездница!

Эмма снова засмеялась: надо же, какой у мамы ход мыслей! Последние слова, впрочем, навели ее еще на одно соображение:

— Дитте я заберу с собой в Англию. И кошку.

— Разумеется, — ответила Гуннор, снова отгоняя печаль. — Так отправляйся же в Англию и будь королевой! У меня еще никогда не было дочки-королевы, так что и мне все будет внове!

Понемногу, шаг за шагом осваивалась Эмма со своим новым статусом, покуда ее сестры и подруги радовались, хоть и не без зависти, узнав о нем. А еще она увидела теперь в новом свете и Руан, и всю Нормандию и поняла, наконец, что она утратит.

Сену, зеленые волны прибоя у скал, прославленные дворцы и соборы Руана, церковь в Фекане. Верховые прогулки и запах конюшни.

Братьев и сестер. Их детей. И главное — дом ее детства, со всеми его ароматами, со всеми закоулками и воспоминаниями.

Она прощалась с каждым из них, день за днем, и со всеми вместе. Немножко поплакала над каждым памятным уголком, над каждой всплывшей в памяти картиной, поняв, наконец, как больно взрослеть. Ей-то казалось, что она давным-давно взрослая!

Когда делалось так невыносимо, что впору было раскаяться в данном братьям согласии, она спешила к Дитте, ища утешения, прижималась к ее верной груди. Дитте вздыхала, будто беспокоилась за свой переезд в Англию. Эмма тоже беспокоилась, удастся ли управиться с гривастой подружкой. Говорят, на кораблях лошадей спутывают и заваливают на спину. Как же, наверное, испугается Дитте! А качка? Лошадей, вероятно, тошнит от морской болезни, так же, как людей. Наверняка. Эмма дала себе слово сидеть всю дорогу рядом с Дитте, держа ее голову у себя на коленях, и гладить ее, похлопывать по шее и успокаивать. А что если затошнит и ее, Эмму?

Эта тревога пересиливала даже страх перед объятиями короля.

И однажды в конце зимы Эмма поняла, что уже достаточно оплакала свою юность и вполне распрощалась с Нормандией. Теперь ее чувства до краев переполнялись предвкушением будущего, раздумьями и ожиданиями: как станет она строить собственную жизнь и что сумеет осуществить.

Все это время она вместе с монахом, знающим датский, успешно коверкала мудреное наречие, именуемое английским языком. И время пролетело слишком незаметно.

Буйная весна расцвела в Нормандии, снова наполнив душу тоской и печалью. Но монах по имени Йенс уверял, что природа в Южной Англии такая же, как в Нормандии. Почти. Эмма там быстро освоится. Хотя кое-чего тут, конечно, больше: он и сам будет тосковать по прекрасным зданиям и скульптурам, созданным руками нормандцев.

Весной 1002 года, по прошествии Великого поста, король Этельред Английский привез из Нормандии юную невесту. Для переправы через Английский канал лучшей погоды нельзя было и представить, так что ни Дитте, ни Эмму не тошнило.