Так у меня появился свой мир. Свой собственный мир. И я сделал его таким, каким сам хотел. К тому времени я так поднаторел в фантазировании, что мог усилием воли вызвать в воображении любую картину, какую угодно, причем видел её так же ярко и реалистично, как и обычную реальность. И самое главное, по крайней мере, для меня, доказательство того, что мой виртуальный мир был на самом деле реальным — то, что я, находясь в нём испытывал те же самые эмоции, что и в обычном мире, и с той же силой: радость, счастье, печаль, надежду... Я так же сильно радовался удачам и переживал неудачи в том, виртуальном мире, как и в этом, реальном. Он не был статичным, этот мир. Он не стоял на месте. Он развивался, он двигался, он жил своей жизнью, не менее, а даже более интересной, чем обычный мир. Там происходили события, и не только радостные. Там тоже были грусть, печаль, разочарования. И даже смерть.

Там жили люди. Такие же, как и в нашем мире, но не совсем такие. Кроме людей там жили другие существа: животные, и другие создания, которых нет в нашем мире. Постепенно мой мир разрастался, обрастал всё новыми и новыми подробностями, становился всё детальнее, и в конце концов достиг такого совершенства, что ни в чём не уступал обычному миру. Пожалуй, он воспринимался мною более ярко, реалистично, чем реальный мир. Думаю, всё дело в том, что мой виртуальный мир был для меня намного привлекательнее, чем реальный...

А ещё я придумал себе город. Этот город был похож на наш, и в то же время был совсем другим. Это было мой город. Я жил в нем. Там у меня был дом, были родители — отец и мать, они любили меня, и я любил их. Наверно, в той, придуманной семье я получал всё то, чего у меня не было в моей обычной семье. Те родители любили меня, относились ко мне с теплотой и пониманием, никогда не ругали, не били меня. Наверно, не ошибусь, если скажу, что они были для меня важнее, чем моя семья...

Каждый день я уходил в этот город. Я общался с его жителями, участвовал во всяких событиях, приключениях, причем бывало, что эти приключения занимали несколько месяцев, как в многосерийном фильме...

Знаете, впоследствии я много раз испытывал ощущение уже виденного, дежа вю. Особенно в последний год. Временами я был почти уверен, что всё, что происходило со мной, я уже когда-то переживал. И вернее всего — в детстве, в своих фантазиях.

Конечно, в том городе у меня были друзья. Я помню их всех, и все они мне очень дороги. Сейчас, когда я думаю о них, меня переполняет нежность. Это похоже на то, как будто вспоминаешь о своих старых любимых игрушках, и испытываешь ощущение теплоты...

А в подростковом возрасте, где-то лет с тринадцати-четырнадцати, к этому добавились сексуальные фантазии. Я представлял себе тех девочек, которые мне нравились. Но если в реальном мире они смеялись надо мной и шарахались от меня, то в мире фантазий они были абсолютно покорны моей воле. Они делали всё, что я хотел... То, чего мне так не хватало в реальном мире, мне давал мир виртуальный, мир моих фантазий.

А время шло, и наконец тоскливые и горькие для меня школьные годы закончились. В выпускных классах появилось ощущение предстоящей свободы. Это было такое пьянящее чувство! Я тогда не знал, что свобода — это так же опасно, как и приятно. Я хотел тогда только одного — вырваться из дома, и жить своей жизнью. Я хотел свободы...»

Людмила Александровна, мать Дениса:

«...Я думаю, Денис очень привязан ко мне. Знаете, это проявлялось с самого раннего детства. Помню, веду его как-то в детский сад, а он всё канючит: «Мама, когда ты меня заберешь? Ну когда ты меня заберешь?» Очень меня любил, хотя и стеснялся этого, особенно когда повзрослел. В общем, он больше в меня характером пошёл, чем в отца. Я тоже довольно закрытый человек, не слишком общительна. А Денис так вообще молчун и бука.

Конечно, он сейчас уже не тот милый малыш, что был в детстве, но всё-таки он по-прежнему зависим от меня. Мне кажется, это не совсем нормально, но что же делать?..

Я старалась не баловать его. Это отец во всём ему потакал, а я считаю, что нельзя идти на поводу у ребёнка и выполнять все его прихоти. Я старалась ограничивать его в желаниях. Например, был такой период — Денису было два года - когда он вдруг начал проситься на руки. До этого наоборот, старался сам ходить, даже когда я его пыталась за руку взять, отдергивал её - сам да сам, а тут вдруг плачет, просится на руки — и всё тут. Но я, конечно, не стала ему потакать. Старалась объяснить, что он уже большой мальчик, что должен сам ходить, что у мамы руки будут болеть от него. Какое-то время он покапризничал, а потом всё прошло. Он вообще был послушным ребёнком, хотя и очень стеснительным.

Жестокость? Нет, Денис никогда не был жестоким. Скорее, наоборот, он слишком многое прощал. Я думаю, он чересчур мягкий и уступчивый...

Да, я всегда была в курсе его дел. Я считаю, что это нормально. Мать должна следить за своим ребёнком и не позволять ему делать то, что не следует. Свобода? Какая может быть свобода у четырнадцати-пятнадцатилетнего мальчика? Что он знает о жизни? Конечно, я старалась всегда узнать, что происходит с Денисом, чем он живет, что читает, о чем думает. Это было совсем нелегко, поверьте. Денис очень скрытный мальчик и добиться от него чего-либо очень сложно. Но мне он рассказывал о своих делах. Делился ли он своими переживаниями? Да, конечно! Вспомнить что-нибудь для примера? Ну-у-у... Знаете, как-то сложно вот так, с ходу... Я даже сейчас и не вспомню. Нет, как-то не приходит на ум ничего... Но он делился со мной, я вам точно говорю!