Шрифт:
В это время поезд вдруг стал замедлять ход и вскоре остановился. Это была не станция, а техническая остановка, наверно, мы кого-то пропускали.
Я схватил свои вещи, куртку и выскочил в посадочный тамбур. К счастью, там никого не было. Я открыл дверь и выпрыгнул на землю. Там было довольно высоко, и откос был крутой, так что я кувыркался с него метров десять. К счастью, я ничего не сломал и не подвернул. Я встал, отряхнулся, собрал разбросанные вещи и огляделся.
Вверху, на насыпи, стоял поезд. В некоторых вагонах ещё горел свет, видно было, как по коридорам ходят люди, а я стоял и смотрел на них, и думал: «Они все едут в смерть»...
Поезд вскоре тронулся, и через несколько минут исчез в темноте, а я остался стоять на насыпи. Потом вылез на шпалы и осмотрелся.
Это была какая-то очень дальняя окраина, вроде промышленной зоны. Справа, за редкими посадками, в ид не-лись какие-то постройки, типа заводских корпусов или ангаров. Слева от насыпи темнел лес.
Я стоял в раздумьях. Куда мне идти? Что теперь делать? До ближайшей станции несколько километров, вокруг ночь, темнота, я в совершенно незнакомом месте, и даже не знаю, как оно называется. Я подумал, что надо позвонить Руслану, рассказать, что со мной произошло и спросить, что мне делать. Я даже успел вытащить телефон, и в этот момент снова появился импульс: надо идти через поле к постройкам.
Я отключил телефон (так велел импульс) и пошагал через поле. Было довольно холодно, я думаю, градусов пять мороза, не меньше, дул сильный ветер, но снег перестал идти. Вообще-то я не мёрз: во-первых, я тепло оделся: меховая куртка, толстый свитер, тёплая рубашка, зимние ботинки, шапка; а во-вторых, на меня опять нахлынуло возбуждение. Но это был уже не страх, а приятное волнение. Я ощущал, что вот-вот произойдёт то важное и радостное событие, ради которого я здесь нахожусь.
Идти пришлось довольно долго, около часа. Когда я подошёл к строениям совсем близко, оказалось, что это какой-то недостроенный завод. Там были несколько больших цехов — только стены и крыша, был небольшой сарайчик, видимо, для строителей, тоже давно заброшенный, и огромные кучи каких-то бетонных конструкций, сваленных где попало. Надо было смотреть в оба, чтобы не свернуть в темноте шею, и я стал осторожно пробираться через эти завалы. Импульс вёл меня к пустому цеху на окраине территории.
Я вошёл в цех и огляделся. Это было большое, метров пятьдесят на тридцать, помещение. Торцевая стена была белая, гладкая, а боковые заняты окнами. В пустых проемах не было стекол. Вообще, этот цех производил довольно гнетущее впечатление.
Стало холодно, и я решил пойти поискать каких-нибудь дров, чтобы развести костер. На территории я нашёл множество деревянных ящиков, так что дров было с избытком. Проблема в том, что все они были сырые, и гореть не хотели. В конце концов, облазив всю территорию, я нашёл более-менее сухой ящик, стоявший у стены одного из цехов. Я разломал его на мелкие щепки, и стал искать, чем бы разжечь их. Зажигалка у меня была, я купил её в супермаркете, но нужна была бумага. У меня был с собой альбом, тоже купленный в супермаркете, но я почему-то знал, что его трогать нельзя. От отчаяния я стал рыться в рюкзаке, и вдруг наткнулся на тетрадь. Как она туда попала - понятия не имею, я точно помню, что когда собирался, не брал её с собой. Но тем не менее она там была. Это была моя рабочая тетрадь, в которой я записывал свои наработки к конкурсной задаче. Здоровенная, толстая такая, в клеенчатой обложке. Там была куча всяких записей — в общем, довольно ценных: схемы, формулы, графики, но в тот момент я был абсолютно уверен, что всё это — ерунда, что всё это неправильно, и что единственное предназначение этой тетради — пойти на растопку моего костра. Я разорвал её (причем в тетради оставалось ещё несколько чистых страниц, но я начал рвать её с начала, как раз там, где были записи), и разжег костер.
Постепенно я согрелся и задремал. От костра исходило тепло, а я устал, замёрз и к тому же долгое время не спал. Я начал засыпать, но вместо сна внезапно провалился в какое-то странное состояние. Это было не похоже на сон — глаза мои были открыты, и я видел костер, видел стены цеха, видел черное небо в проемах окон...
Вдруг прямо передо мной вспыхнула цифра «О», и я отчётливо услышал: «Ноль!» Цифра была ярко-зеленая, она горела и искрилась, как неоновая. Это продолжалось какую-то долю секунды, потом ноль исчез и вспыхнула другая цифра - «Четыре!». Четверка была рубиново-красная, огненная. Потом ещё одна — «Одиннадцать!» А потом цифры стали вспыхивать и исчезать сразу по нескольку штук. Все они были разного цвета — синие, желтые, зеленые, красные, и каждая цифра сопровождалась голосом, который её проговаривал. Это был обычный человеческий голос, правда, звучал он не снаружи, а внутри, как бы в моей голове. Я смотрел на вспыхивающие цифры, как завороженный. Меня охватило такое волнение, такая радость!.. Я понял, что числа решили дать для меня какое-то представление со смыслом, что это всё неслучайно, что в этом есть какое-то скрытое, глубинное значение, и я вот-вот пойму его.
А потом числа стали разговаривать со мной. Это было потрясающе! Каждое число имело свой голос, и говорило отдельно от других, но я мог слышать их всех одновременно, и при этом понимал, что говорит каждое из них, и не путался.
Так продолжалось какое-то время, я затрудняюсь определить точно, сколько именно. Ощущение времени стерлось, ушло, я как будто был вне времени. Это была бесконечность в её временном выражении, когда одна секунда значит ровно столько же, сколько миллиард лет.
А потом цифры внезапно пропали. Я растерялся. Это было так неожиданно! Я стал вертеть головой по сторонам, ища пропавшие цифры, и вдруг увидел, что белая бетонная стена цеха исписана формулами и уравнениями.
Я подошёл ближе — и обомлел. Это было решение моей задачи. Причем решение такое красивое, элегантное и неожиданное, что я абсолютно уверен, даже сейчас - сам я никогда бы до такого не додумался.
Я схватил альбом (вот зачем он был нужен!) и фломастером стал переписывать формулы со стены (именно фломастером, потому что паста или чернила в ручке просто замёрзли бы от мороза!). Я дошёл до половины решения, когда фломастер вдруг перестал писать. Я выбросил его и схватил второй. Как только я записал последнее выражение и поставил точку, я почувствовал, что теряю сознание.
Что было потом, я не помню. Я очнулся днем, на часах была половина третьего. Сначала я не мог понять, что это за место, и как я попал сюда, а потом увидел альбом, и сразу всё вспомнил. Можете представить себе, с какой дрожью я открывал альбом. Я ужасно боялся, что всё это мне приснилось — и цифры, и стена, и решение задачи, что сейчас я открою альбом — а там пустые листы. Но когда я открыл его и увидел, что всё осталось на месте — и графики, и формулы, и объяснения — меня охватило такое ликование, такая эйфория, что я не могу вам передать...