"Что знает он о муках рожениц, о сроках родов, а вот пишет же о том!

– подумал о писце Сергий. И задумался:

– А что знаю я? Бьются и умирают сейчас воины русские, и жены их в муках рождают на свет. Так держится мир.

Мы же, отрекшиеся от своего тела, благословляем павших".

Он неохотно оторвался от созерцания кропотливого прилежного труда и пошел к себе, когда сказали, что митрополит Митяй приехал к нему.

"Не потрудился пешой прийти. На колеснице пожаловал", – осудил Сергий, но покорно пошел на зов властителя Всероссийской церкви.

Книжник, красавец, жизнелюбец, Митяй лишь после настойчивых уговоров Дмитрия принял постриг. – Князем князей станешь! – убеждал его Дмитрий. – Москва собирает Русь. Бог помогает нам. Митрополит должен стать оружием божиим. Ты же уклоняешься сего!

– Княже мой, господине мой, жаль мне мира со всеми скорбями его, со всеми радостями! – каялся Митяй.

– Михайло! Вникни: придет митрополит-грек, поревнует о себе, а о Руси забудет. Ты же сам коломнянин, свой, Русь любишь, учен, мудр. Отрекись от мира – и дам тебе власть! – настаивал Дмитрий.

Митяй уступил. Утром после обедни принял постриг, а к вечеру поставлен был в Спасский монастырь архимандритом. Неслыханно сие: постом, праведной жизнью, смирением должно возвышаться монаху над монахами. Тут же волей мирского князя встал над праведниками полумирской человек.

Ропот пошел между монахами. И Митяй заподозрил тут козни Сергия. Но Дмитрий не устрашился, позвал Митяя в свои печатники – ведать ключами от бумаг и от великокняжеских печатей, вести все Дмитриевы письменные дела. А потом, по воле Дмитрия, Всероссийский православный собор поставил Митяя митрополитом, без благословения вселенского патриарха из Царьграда.

Вселенский же патриарх поставил митрополитом Киприана. И Митяй узнал, что Киприан уже в Любутске, на пути в Москву.

Сергий подошел к Митяю под благословение, и Митяй растерялся.

Благословляющая его рука дрожала: сам преподобный Сергий признал его владыкой русской церкви, если первый склонился под Митяево благословение.

Под пристальным взглядом Сергия митрополит оробел.

– Каюсь, отче! Томлюсь! Сменил скорбную мирскую юдоль на ангельский чин. Не по своему корыстолюбию. – И тотчас встретился с глазами Сергия. И по своему корыстолюбию, грешен бо есть! Тоскую, мятусь, ищу тишины.

Благослови мя!

И Сергий вдруг увидел жалкого, растерявшегося, измученного бессонницей человека.

– Бог тебя благословит, отче святителе. Не мне бо, грешному, судить печаль твою.

Как жаждал Митяй от Сергия тихого, ласкового слова, и сразу утихла боль, едва слабая рука Сергия взметнулась и прочертила в воздухе крестный знак.

И Сергий мирно проводил его до ворот. И это видели все, и молва о их встрече пошла по Руси, переплетаясь с вестью о татарском побоище.

После вечерни в тесную келью вошел Бренко. И Сергий вдруг почувствовал, что в келье стало просторно, – он любил словоохотливого и широкого Бренка.

Бренко достал из рукава скрученный трубочкой лоскут кожи:

– Письмо тебе, отче Сергие, от святителя из Любутска.

Сергий взглянул строго:

– Митяй есть святитель. На единую Русь единого святителя вдосталь.

Бренко развел руками:

– Не я так мню, а патриарх в Цареграде.

По тому, как чуть вздрогнула и скосилась борода Сергия, Бренко понял, что Сергий улыбнулся.

Сергий протянул руку к письму.

Бренко на минуту задержал послание.

– Письмо сие гонец вез тебе в Троицу.

Сергий уже явно улыбнулся: привез-то гонец к Бренку, а не к Троице. И вспомнил:

– А что ж о гонце сведал, которого ко мне государь слал?

– А нету гонца.

– А коли нет, выслушай притчу.

– Письмо то чти, отче.

– А о чем оно?

Сергий будто невзначай взглянул на Бренка и потом посмотрел прямо в глаза боярину:

– Прочти вслух, Михайло Ондреич, ты его разберешь скорей моего.

Кровь ударила в лицо Бренка: "Провидец!"

Но смолчал. Бренку казалось, что лишь ему дан дар угадывать затаенные мысли и дела людей. За это самое Дмитрий и понял и оценил его. И если кто из людей догадывался о его тайных деяниях, то сие казалось ему непостижимым.

Недовольный, он притворился, что разбирает почерк с трудом. Но слова сами вырывались, прежде чем глаза добегали до конца строк. Киприан писал Сергию:

"Мню: не утаилось от вас все, что сотворилось надо мною. Подобного ни над одним святителем не сотворилось, с тех пор как Русская земля есть.

Меня, волею божиею и благословением вселенского патриарха поставленного на всю Русскую землю, встретили послы ваши.

Заставили заставы, рати сбив и воевод впереди поставив. И великое зло надо мной сдеяли; не догадались лишь смерти предать!