Но не, черт подери, меня.

Я приветственно киваю, но не отвечаю на улыбку Валентины. Эта женщина заставила нас с Саммер поверить, что сделка на выпуск книги будет заключена, а затем отменила ее из-за того, что я оскорбила ее бывшего. Ладно, случайно вылила на него шампанское. Но все же. Ей так понравилась идея, и отказаться от нее из-за того, что произошло на вечеринке, мне кажется немного странным.

— Боюсь, я не понимаю, — фыркает бабушка, зыркая то на меня, то на Валентину своими ясными голубыми глазами. — Вы знакомы?

— Ох, Матил, мы с Джесс старые друзья. — Валентина отбрасывает свои идеально окрашенные локоны назад, мягко смеясь. — Такая жалость, что я не могу остаться надолго, потому что это, — она указывает пальцем на меня, а потом на бабушку, — такой замечательный момент. Бабушка и внучка! Джессика, а ты темная лошадка. Ты не упоминала о таком уважаемом книжном наследии. Бим. Ну конечно! Я должна была догадаться! Обе писательницы, обе невероятно талантливые. Матил, ты можешь поверить, что Джессика отклонила предложение «Саутбанк пресс»? Кажется, мне раньше никогда не отказывали. Я жутко разочаровалась. Я сломала свой офисный холодильник, так я была разочарована. Теперь он уничтожен, как и мое сердце.

Отклонила предложение? Стойте, что?

— Я не отклоняла предложение, — возмутилась я. — Это вы отказали нам!

Валентина нахмурилась.

— Я же сказала тебе на вечеринке! Это было почти что заключение сделки. Конечно, я была слегка навеселе, но что касается книг, я никогда не даю обещаний, которые не собираюсь выполнять. Когда Саммер сказала, что ты решила идти в другом направлении, в мир телевидения, и все в таком духе, у меня было разбито сердце. Мне казалось, у нас была связь, у тебя и меня! Не нужно смущаться, Джесс. Я не могу заполучить всех, хотя, — продолжает она тише, — обычно так и бывает…

Я не могу поверить. Саммер меня поимела. У нас было предложение на книгу «Саммер в городе», а она его отвергла из-за какого-то заинтересованного модного американского телепродюсера, и я ей была не нужна. Я могла бы ей понадобиться для издания книги. Какого черта? Разочарование клещами впивается в мой пустой желудок. А что хуже всего, так это то, что я нихрена не могу с этим поделать.

— Джессика, ты писательница? — спрашивает бабушка, наклоняясь в кресле.

— Почти что опубликованная, — бормочу я мрачно. Гребаная Саммер.

— Джессика — потрясающая писательница, — говорит Валентина бодро, а затем замолкает. — Стойте. Почему вы этого не знали, Матильда? Вы же ее бабушка.

— Это длинная история, — отвечаем мы с бабушкой одновременно.

— Я обожаю длинные истории. Как же жаль, что мне нужно бежать. Джесс, может, ты как-нибудь расскажешь мне ее за стаканом джина с тоником? Напиши мне на электронную почту, и мы назначим встречу. — Она поворачивается к бабушке. — И снова, Матильда, мне очень жаль, что я не могу сделать вам предложение о переиздании.

Бабушка поднимается со стула и одну тонкую руку беспокойно накрывает другой.

— Мисс Смит, я молю вас передумать. Современные женщины могли бы многому научиться благодаря моим книгам и моему многолетнему опыту. То, как они ведут себя сейчас… Никакой грации! Никаких манер! Никакого умения ухаживать за домом! Каким же это образом они должны найти достойного мужчину?..

Она умолкает и устремляет взгляд на ярко-розовый лифчик, обмотанный вокруг моего запястья. Я отвязываю бюстгальтер и убираю его под задницу.

— Ох, Джесс, помоги мне пояснить дорогой, пожилой Матильде, — просит меня Валентина, благоразумно смотря на дедушкины часы. — Возможно, тебя она послушает. «Саутбанк пресс» не может переиздавать руководства «Как стать достойной женщиной» пятидесятых годов, потому что они попросту не будут продаваться в 2014 году. Мои руки связаны.

Большие глаза бабушки за красными вытянутыми очками начинают слезиться. Она выглядит такой отчаявшейся. Мне даже жаль ее. Но Валентина права.

— Прости Матильда, то есть бабушка. Боюсь, ни одна знакомая мне молодая женщина не воспользуется старомодными советами в наши дни, — говорю я мягко. — Они просто неактуальны. То есть, мы думаем совсем иначе.

Бабушка вздыхает, возводя руки к небу в негодовании.

— Ты, моя дорогая, женщина, которой почти тридцать, и у тебя нет мужа! Это все непостижимо. Это… грустно.

— Ай, мне не грустно! — возмущаюсь я, поднимаясь с дивана. — Мне не «почти тридцать», мне двадцать восемь. И, не считая того, что замужество само по себе глупая затея, я сама выбрала быть одинокой. Мне нравится, как я живу. Нравится то, кем я являюсь. Молодой, одинокой и заводной. Я феминистка и независимая женщина, и мне это нравится! Я тружусь изо всех сил, иду напролом, отрываюсь до последнего и делаю все, что, черт подери, взбредет мне в голову, ясно? Это все противоположность грусти.