Адъютант кивнул вышедшим навстречу домочадцам:

— Охотников. Content de vous rencontrer.

Якушкин же оглядел двор прозрачно-одухотворённым взором и увидел Пушкина, бегущего к нему. В Петербурге они виделись мало, но запомнили друг о друге только хорошее, здесь же оба до того одичали, что, не тратя времени на этикет, обнялись.

— Господи, Иван Дмитриевич, вы — привет из мира, который, я думал, обо мне не вспомнит.

— Какими судьбами здесь, Александр Сергеич? — Якушкин выговаривал «с» чуть пришепётывая, так что выходило «Щергеич». — Вы, знаю, сосланы, но до меня доходило, что где-то на Тавриде.

— Et pourtant me voil`a, скитания мои закончились в Кишинёве, тут же я навещаю Раевских.

— А я, представьте, не знаю здесь никого, кроме Орлова и вас.

Приехал знакомиться? вербовать Василия Львовича?

— Сверчок! — Орлов заметил Александра. — И вы здесь!

— Вы знакомы? — удивился Якушкин.

— Ещё по «Арзамасу». А в Кишинёве встретиться вовсе легко. Пушкин уж и с моим братом стреляться успел…

Вышедший навстречу гостям Александр Раевский озадаченно посмотрел на Пушкина.

— Вы чем вообще занимались в Кишинёве? — спросил он, подойдя.

Француз вздохнул:

— Это был очень скучный месяц.

(А история с дуэлью, действительно, имела место двумя неделями ранее. Ссора случилась во хмелю, тут же и разрешилась — к счастью, без кровопролития).

Пришли в дом. Тут произошла заминка.

— Иван Дмитриевич! — представил Якушкина Василий Львович. — Мы с ним как-то виделись, давненько уж. Рад возобновить знакомство, а вам представить такого замечательного человека, ну.

Якушкин нервно оглянулся на Александра, заморгал и сказал что-то в том смысле, что да, он действительно видел Давыдова прежде, но это было столь давно и недолго, что и знакомством назвать нельзя. Пушкина толкнули в бок; оказалось — Раевский.

— Тоже не верите? — спросил Француз.

— Совершенно не верю, — кивнул Раевский. — Орлов их сейчас познакомил, раньше они разве только слышали друг о друге.

— Посмотрите на Аглаю.

Мадам Давыдова прямо-таки пожирала Якушкина взглядом, предпочтя его даже Охотникову.

— Не обращайте внимания, — Раевский поправил очки. — Аглая в наших делах не участвует. У неё к Якушкину свой интерес.

— Петька, Прошка, шампанского гостям! — Александр Львович впервые за время пребывания Пушкина в Каменке оказался в своей стихии: был повод распоряжаться слугами. Напрочь не понимающий ни жизни, ни своего места в ней, Александр Львович обнаружил отличные хозяйско-организаторские способности. Петька и Прошка притащили вёдра со льдом, там стояли бутылки, сплошь в мелких капельках; были зажжены свечи, Катя и Адель усажены за рояль играть в четыре руки, повара уже начали что-то печь… Быть бы ему дворецким, — подумал Пушкин, — цены бы не было.

В разговорах, песнях и весёлых спорах пролетела первая неделя пребывания Якушкина, Орлова и Охотникова в Каменке. Гости, окончательно влившиеся в большое семейство, пели и пили со всеми, Якушкин, очарованный Аглаей, играл ей парижские песенки и рассказывал неинтересные анекдоты, остальные радостно наблюдали за ним. Александр Львович, единственный, кто не замечал романов супруги, с облегчением вверил Аглаю гостю, избавившись таким образом от необходимости развлекать вечно скучающую жену.

После завтрака сидели в тесной, но уютной мансарде. Василий Львович, взявшись исполнить нечто бравурное, забыл слова и уступил право песни гостям, но тут Аглая попросила подождать минутку и кинулась искать гуляющую по дому Адель. Старшая дочь Аглаи спела с гувернанткой-немкой некрасивую сентиментальную песню, а Аглая тем временем нашла Адель и заставила присоединиться к концерту. Катя и Адель коряво сыграли в четыре руки. Им вежливо похлопал, после чего Якушкин лично сел за фортепиано, Охотников взял у Василия Львовича гитару, они с Якушкиным переглянулись и вдруг запели марш Семёновского полка.

— Ну что такое, в самом деле, — расстроился Орлов. — Как на параде. Давайте-ка лучше что-нибудь любовное.

— Отчего же, мне нр-равится, — Аглая смотрела на поющих мужчин туманящимся взором. — Как по-р-русски? Пр-рочувстванно.

— А ты бы спела романс, — тронул её руку Александр Львович. — Аглаюшка блестяще поёт романсы, вам нужно это услышать.

— Ни смерть, ни страдания в дальнем краю не страшны нам в жарком бою… — пели Якушкин с Охотниковым. И после этих строк все разом посерьёзнели. Василий Львович принялся меланхолично крутить ус, Александр Львович нахохлился и закурил, Александр и Николай Раевские, прежде вполголоса препиравшиеся, умолкли в задумчивости.