— Славный Пушкин, — от его баса гудело в зубах, — Александр Сергеич, ну! Как я рад! Читаю вас, даст Бог не соврать, уж два года.

— И я вас, Василий Львович.

— Что ж, разве я поэт, я пишу от скуки и отвращения, ну!

— Почему от отвращения?

— Потому, славный Александр Сергеич, что говорить прозой: «в этой стране мне хочется блевать!» тут не принято, ну.

«Хороший человек» — подумал Пушкин.

Вечером сидели в огромном зале, Катерина Николаевна играла и пела чудным голосом французские романсы, к великому восторгу Аглаи.

Аглая, маленькая, подвижная, черноволосая и черноглазая, с каким-то особенным увлечением говорила по-русски, точно хвасталась.

— Пр-р-релесть, — она радостно выговаривала трудную букву «р». — Катенька, вы душка, спойте ещё.

— Я, право, не знаю, что вам исполнить.

— Я спою, — вмешался Василий Львович. — Николай, ты должен помнить.

И они вдарили по ушам казачьей песней; Катерина аккомпанировала, но звуков рояля слышно не было. Аглая, оказавшись рядом с Пушкиным, сказала:

— А вы что же, не поёте?

— Je ne sais pas chanter.

— Нет, говор-рите со мною по-русски! Мне скучно, — Аглая дернула плечиком. — Р-руский язык смешной.

— Вы говорите на нём для забавы?

— Как вы сказали? Да-да.

Пушкин оглядывался, ища Александра Николаевича, но тот исчез.

Потом ещё много пели и изрядно выпили, и даже немного потанцевали. Мария избегала Александра, и он не винил её в этом, тем более, танцевать выпало с Катериной. Смеялись, говорили обо всём, обсуждали современную литературу.

(- Кстати, что вы сейчас пишете?

— Набрасываю поэму, может статься, тут и закончу, впрочем, могу и протянуть ещё год).

Наутро в комнату к Французу пришёл Раевский.

— Есть новости.

Александр, только закончивший подпиливать ногти, встрепенулся:

— Что, говорите.

— Якушкин должен приехать к зиме, ближе к бабкиным именинам. Так сказал дядя.

— Вы всё-таки открылись ему?

— Я не говорил, что он сказал это мне. Я попросил разузнать Аглаю.

— Эту? «Говор-рите по р-русски»?

Раевский как-то особенно желчно ухмыльнулся.

— Она прекрасная женщина, en tous points. Без предрассудков, и на неё можно положиться в делах, которые ей непонятны. Иначе, конечно, проболтается.

Они тайные любовники? Как же удаётся держать это тайною в доме, полном родни?

Раевский не переставал удивлять.

А всё было гораздо проще.

Комната Аглаи Давыдовой, вечер.

Всюду стоят ширмы, висят занавеси; прямо посреди комнаты понаставлены шкафы с комодами, точно заграждения на пути врага. Из комодов время от времени поднимается то кивер, то цилиндр, то вовсе конский плюмаж. Не сразу видна в сей странной обстановке Аглая. Она сидит где-то у зеркала, нанося румяна.

Появляется некий драгунский Офицер.

Офицер. О, возлюбленная, моя, я пришёл к тебе!

Аглая. Жорж! Ужели ты, верный друг! Ну иди же ко мне!

Тянется для поцелуя; но тут появляется Александр Львович. Тотчас с его появлением вся декорация волшебным образом пропадает. Остаётся обычная комната с кроватью, платяным шкафом и трюмо с тройным зеркалом.

Александр Львович. Аглая, жена моя! Или ты стосковалась по мне?

Аглая. Я занята, видишь, не мешай.

Александр Львович. Утром Николай приглашает на верховую прогулку до реки, поедешь ли?

Аглая. Ах, милый, я себя ужасно чувствую. Верно, останусь дома до вечера.

Александр Львович. Ну, я пошёл. (уходит; комната снова полнится ширмами и шкафами)

Аглая. Вот и молодец. (поёт)

(встаёт и кружится по комнате меж занавесей)

Вновь является Офицер, Аглая заталкивает его в шкаф.

Аглая. (в сторону ширмы) Ну же, драгоценный, не таитесь, вы не шило в мешке. Выходите!

Тут же из-за ширмы выходит 2-й Офицер, на сей раз уланский.

Офицер. Аглая, милая, предадимся ль мы сегодня безумной страсти?

Аглая. Предадимся, голубчик, непременно предадимся! (поёт)