На фабрике-то уж партийные, комсомольские и профсоюзные мероприятия проводить стало не резон... А что толку(?), если каждое собрание либо конференция автоматически превращались в уморительную клоунаду: врут да хохочут, хохочут да врут; да еще и как из рога изобилия сыплют отнюдь не простолюдинскими идиотскими идеями в плане повышения якобы нищенского благосостояния госноменклатуры, приведения к норме жизни якобы заевшегося народа, полетов по профсоюзным путевкам на Марс за искусительными яблоками и монгольскими дубленками, обгона треклятых капиталистов на эволюционных виражах путем революционного вставливания в их колесные спицы ливерных колбасин или (пардон за цинизм) самых твердых и стойких членов Политбюро, стихийной перестройки развитого социализма в переразвитый коммунизм.

В конце концов неадекватно активному трудовому коллективу "Красной пилюли" была предоставлена автономная аполитичность, а Громкоструинску вернули его дореволюционное название - Тихописинск...

А из перестройки "Красная пилюля" формально вышла в качестве производителя ветпрепаратов под вывеской "ООО Голд мяу-му", но... практически в прежнем статусе: госзаказ, щедрая госбюджетная поддержка и технологическая убогость с раздолбайской дисциплиной и вялотекущей производительностью труда, хилой зарплатенкой и поголовным увлечением коллектива хитроумными хищениями самолично произведенной продукции...

А Валерка-то - спец-самоучка в сфере изобразительно искусственных превращений (царствие ему небесное!) - тоже вышел в новую жизнь в прежнем качестве - в образе вороватого сторожа в пятом колене по обеим (отцовской и материнской) линиям...

– Помер?
– полюбопытничал я, имея ввиду повторное пожелание Валерке царствия небесного.

– Сгорел на работе, - сокрушенно махнула рукой Мороженка, - Он же, как и его предки, халявные препараты словно дитятя конфеты лупендил. Только теперь уже не медицинские, а скотские... По первости-то с них его здорово тошнило и даже в эпизодическую кому не единожды кидало. Да и... появились чудные поведенческие стереотипы... Бывало, идет по центральному бульвару, и вдруг ни с того, ни с сего к фонарному столбу, и давай на него малую нужду справлять по-кобелиному (на четвереньках с задиром задней лапы в зенит... Пардон, не лапы, а ноги). А то и вдруг вроде бы в здравом уме с прохожим бараном зачнет не на жизнь, а насмерть бодаться. На Луну частенько выл, сено жевал, в марте на кошачьи тусовки на крыши лазал, ближе к осени пытался со скворцами на Юга мигрировать... Однажды под вечер даже в берлогу под бочок к медведице на зимнюю спячку пристроился. Правда, еще до полуночи утек. Как объяснил: мол, храпит она безбожно, ворочается, кишечными газами травит, брыкается и все норовит вместо своей лапы мою руку пососать...

А потом ничего - опять в человека исправился. Даже под занавес адаптационного периода с пьянством напрочь завязал, заново женился и приобрел стиральную машину "Вятка-автомат", чем и безмерно кичился...

Жил себе, поживал Валерка, таблетки жевал да й в ус не дул... Однако...

Нет добра без худа...

Как по-твоему, Митрофан, отчего вроде бы и истина, а в поговорочном фольклоре нет ей места? Вот "нет худа без добра" - ходовое речение, а наоборотная фраза систематически игнорируема. Отчего таковский лингвистический сюреализм?

– На дурные мысли и предчувствия это самое "нет добра без худа" настраивает, - предположил я, - Антижизнеутверждающее, пессимистичное и нервнотрепательное выраженьице.

– И я с тобою, друг любезный,.. безоговорочно... солидарна, - опускаясь на бордовый пуфик, сказала Мороженка, - Так вот, слушай дальше...

Купался Валерка, купался в счастии. Казалось, никогда сия ласкательная купель, до краев наполненная отрадою, ни на капельку не опоганится. Ан...

Митрофан, вот встречал ты человека, путь коего от внутриматочности до внутригробности не был бы омрачен ни страданиями, ни неприятностями, ни репейно прилипчивым горемычеством?

– Нет, - взад-вперед вяло покатав по подушке затылок, вымолвил я.

– А вот Валерик-холерик возомнил, что он окончательно и бесповоротно уволен из бедолажьих рядов и оформлен на постоянное место наслаждения в качестве высококвалифицированного счастливчика.

– А нельзя ли, милейшая, ближе к развязке?
– до головокружения притомившись долгоиграющим философствованием, я попытался приблизить беззвучие.

– Куда спешишь(?), болезный, - огорчилась Мороженка, - А я ведь, наобещав намедни, даже не успела поведать тебе об особенностях оттенков негритянской кожи... Иль не любопытно?

– Любопытно, - вкривь вильнув душой, без толики энтузиазма заверил я, - Забавно и познавательно, но... Не притомились ли(?), любезнейшая.

– Как ни крути, Митрофанушка, а твоими устами глаголет истина, - широченно зевнув и шмыгнув носом, призналась назойливая, - Подустала. В мертвецкий сон словно ураган былинку клонит...

А Валерку-то по весне внезапно буйно обострившийся застарелый психический недуг сгубил, - сгримасничав эмоциональный передоз, Мороженка позволила паузу...

– Поня-ятно, - затяжно зевнув, поскупился я на слова.

– Да что тебе может быть понятным(?), если я практически ничего существенного не поведала, - серийной зевотой основательно продемонстрировав мне свою объемистую глотку, промолвила собеседница, - Постараюсь вкратце...

И вот... По весне-то Валерка словно с цепи сорвался - денно-ночно напролет по-животному завыкобенивался!..

Даже со сторожевой овчаркой служебный роман завел. Вместо того, чтобы бдительно охранять вверенную территорию, всякую смену напролет в вольере со своей горячо обожаемой сукой пропадал. И в выходные на фабрику как оглашенный рвался!