Мне кажется, я понимаю и тех, кто в свое время пострадал от слежки КГБ, за свои убеждения поплатился лагерем, высылкой, издевательствами и теперь желает одного — справедливости. И еще озабочен тем, чтобы в новое свободное общество, за которое эти люди боролись и которое начинаем строить, входили наравне со всеми бывшие «агенты КГБ». А кто может выразить мнение безвинных и безгласных, кого расстреляли, сгноили в лагерях, «психушках»? Отмщения?! К тому и призывают некоторые публицисты, тем не менее стыдясь самого этого слова. Предлагаются разные меры. От простого — «страна должна знать своих героев» — до требований непонятного «всенародного» суда.

Нет, эти рецепты не годятся. Они сами отдают сталинизмом. И трудно сказать еще, что страшнее — моральное осуждение, а по-русски — «травля», или новый ряд на скамье подсудимых — носителей «не той», чуждой уже «демократам» идеологии.

Это было бы трагической ошибкой. Создание демократического свободного гражданского общества отодвинулось бы на десятки лет. В общественном сознании появились бы новые «мученики и жертвы», опять требующие отмщения.

Эти рецепты годятся только в том случае, если мы намерены следовать большевистскому примеру. И на развалинах тоталитарного коммунизма намерены воздвигнуть тоталитарный антикоммунизм.

Много ли надо благородства и демократизма для того, чтобы открыть дорогу шантажу и расправам над людьми, которые когда-то, может быть десятки лет назад, сотрудничали с КГБ. Расправам не только моральным, ведь во многих районах страны отнюдь не бабушкиной сказкой остается кровная месть, и сведения о доносе старейшины одного рода на старейшину другого рода пятьдесят лет назад — более чем достаточное основание для межродовой войны.

Кроме того, я прекрасно сознавал, что спецслужба, какие бы аморальные цели она ни преследовала, станет еще более аморальной, если выдаст своих агентов. Тех людей, кто сотрудничал или сотрудничает с разведкой, ни одна разведка не выдает.

К чему приводит «утечка» информации о сотрудничестве с КГБ, можно видеть на примере, скажем, Казимиры Прунскене, уважаемого мною человека, мужественной женщины, в прошлом главы литовского правительства. Устроили ей провокацию, обвинив в «сотрудничестве» с КГБ в студенческие годы. Или взять провокационную возню вокруг одного из руководителей «Саюдиса» Чепайтиса, вызвавшую правительственный и парламентский кризис в той же Литве. Если кто от этого всего и выиграл, то только правые, реакционные силы, но отнюдь не демократия, которой у нас, правда, еще не было, а если так пойдет, то долго еще не будет. Демократии чужды политиканство и спекуляции.

Естественно, речь не идет о конкретных лицах и конкретных уголовных преступлениях. Здесь для следствия не может быть ведомственных секретов.

Если человек хочет знать, какими материалами располагает на него КГБ, это тоже его право. Но обязанность спецслужбы при этом защитить интересы других лиц.

Мне хорошо запомнилась беседа с известным молдавским писателем Ионом Друце. В годы его молодости КГБ вел на него досье, как на человека, подозреваемого в национализме, неоднозначно относящегося к советской действительности, критиковавшего колхозы и т. п. Дело было давно прекращено, но накопился солидный том подслушиваний, подглядываний, «экспертных» оценок, если не сказать доносов…

Друце попросил разрешения ознакомиться с этими материалами. Пришел ко мне. Я положил этот том перед ним. Мы провели интересную, на мой взгляд, беседу о несчастном нашем обществе, о путях выздоровления. Я был поражен глубиной его суждений. Ион Друце ушел. Досье он не открыл.

Не могу сказать, что моя позиция в отношении архивов встретила всеобщее понимание и поддержку. Критиковали. За то, что «продался комитетчикам», что «выгораживаю преступников». В самом Комитете считали, что и исторические документы открывать нельзя — все-таки государственная безопасность. Хотя какая уж там «безопасность». Развалились экономика, государство, общество под «неусыпным оком» КГБ— КПСС. Потому и развалились.

Благодарен тем, кто принял мою позицию с пониманием. Благодарен Владимиру Буковскому, который говорил корреспонденту «Известий»: «Бакатин, вступив в должность, сделал абсолютно логичное заявление о том, что он не станет вскрывать агентурные дела. Прекрасно понимает, чем это грозит. Думает о том, как все это сделать, чтобы не осталось могучей сети, но вместе с тем не устроить в обществе очередной трагедии, новых репрессий, судов на площадях. Все это очень тонко и должно быть продумано во всех деталях». Благодарен той же «Независимой газете», которая, не настаивая больше на своей изначальной позиции, 22 октября писала: «К новому начальнику КГБ то и дело обращаются разные достойные люди с требованием немедленно напечатать списки всех, кто сотрудничал с этой конторой по всей империи и за ее пределами. Отчего бы не поставить вопрос шире: перечислить всех, кто так или иначе поддерживал этот преступный режим. Вот уже вышел бы списочек!»

Реализуя Указ Ельцина, необходимо было значительную часть архивов КГБ передавать в систему государственных архивов Российской Федерации — вместе со зданиями, архивариусами, финансированием и т. д. Для этого надо было решить огромный комплекс правовых, научных, организационных, морально-этических вопросов. Была создана специальная комиссия. Первоначально в ее состав вошли представители Главархива РСФСР и КГБ. Аналогичные комиссии создавались в областях. Впоследствии в ходе моих встреч с представителями комиссий, в частности, с известным историком Юрием Афанасьевым, с членами общества «Мемориал», была высказана и реализована мысль об участии в работе народных депутатов России, экспертов в области архивного дела и археографии, представителей общественности, специалистов. Не исключалась возможность привлечения ученых из других стран, о чем ставили передо мной вопрос и Юрий Афанасьев, и Владимир Буковский.