Врагов у Ганнибала в Карфагене было много. Разбогатевшая на торговле купеческая верхушка, сенаторы, сколотившие состояние на взятках и грабежах собственного народа, совершенно не хотели ввязываться в новый конфликт с Римом, но собственного полководца они боялись больше, чем римлян. Ганнибал стал национальным героем, народ его боготворил, но главное, за сыном Гамилькара стояла преданная армия. Один лишь Ганнон, набравшись храбрости, выступил против Ганнибала, «имея против себя весь сенат; благодаря уважению, которым он пользовался, его речь была выслушана в глубоком молчании». Ганнон заклинал сенат прекратить осаду Сагунта и не доводить дело до войны с Римом:

– Я заранее предостерегал вас не посылать к войску отродья Гамилькара. Дух этого человека не находит покоя в могиле, и его беспокойство сообщается сыну; не прекратятся покушения против договоров с римлянами, пока будет в живых хоть один наследник крови и имени Барка. Но вы отправили к войскам юношу, пылающего страстным желанием завладеть царской властью и видящего только одно средство к тому – разжигать одну войну за другой, чтобы постоянно окружать себя оружием и легионами. Вы дали пищу пламени, вы своей рукой запалили тот пожар, в котором вам суждено погибнуть. Теперь ваши войска вопреки договору осаждают Сагунт; вскоре Карфаген будет осажден римскими легионами под предводительством тех самых богов, которые и в прошлую войну дали им наказать нарушителей договора.

В конце речи Ганнон предложил выдать Ганнибала римлянам и таким образом исчерпать конфликт. Впрочем, при всей своей ненависти к Ганнибалу, он не знал, как полководца, боготворимого войском, отнять у этого войска и отдать на растерзание врагам. Потому ответом Ганнону было молчание сенаторов.

Томившимся в долгом ожидании римским послам было сказано, что не Ганнибал, а Сагунт начал войну. Послы вернулись с опущенными головами к своему сенату.

Несчастный Сагунт из последних сил продолжал вести неравную борьбу. Горожане восстановили разрушенную стену и яростно отбивали все атаки Ганнибала. Шел восьмой месяц осады. У Сагунта на исходе было все: продукты, воины, оружие и силы; однако и Ганнибалу надоело столько времени стоять под городом, который для него много не значил (был не концом похода, а только его началом). Воюющие стороны вступили в переговоры. Ганнибал потребовал, чтобы все жители покинули Сагунт – место для основания нового города укажут карфагеняне; сагунтинцы должны передать ему «все золото и серебро, находящееся как в общественной казне, так и у частных лиц и. оставить Сагунт без оружия, взяв по две одежды на человека».

Спустя 70 лет Карфаген получит точно такие же условия от римлян – ситуация повторится с поразительной точностью, но в гораздо большем масштабе. О последних днях Сагунта рассказывает Аппиан. Сагунтинцы поступили так, как поступят карфагеняне через семь десятилетий: «Они собрали, согласно приказу, все золото и серебро, которое было у них, государственное и частное, на площади и сплавили его со свинцом и медью, чтобы сделать его бесполезным для Ганнибала; сами же, предпочитая погибнуть скорее с оружием в руках, чем от голода, глубокой ночью сделали стремительное нападение на сторожевые посты карфагенян, которые спокойно спали и не ожидали ничего подобного. Когда они вскочили от сна и начали среди шума и беспорядка вооружаться, а некоторые стали уже и сражаться, нападающие наносили им большой урон. Когда завязалось более крупное сражение, то из ливийцев погибло очень много, а сагунтинцы – все. Их жены, видя со стен конец своих мужей, одни бросались с крыш домов, другие накидывали на себя петли, а некоторые, убив предварительно своих детей, сами пронзали себя мечами.

Когда Ганнибал узнал, что они сделали с золотом, то в гневе предал смерти еще оставшихся в живых взрослых, подвергнув их поруганию и мучениям».

Примерно такую же картину представляет читателю Флор: сагунтинцы «были изнурены голодом, осадными орудиями, оружием; наконец, придя в исступление, они сложили на площади огромный костер и, поднявшись на его вершину, огнем и мечом истребили себя, своих близких и все свое добро».

Падение Сагунта означало, что Ганнибал совершенно не считается с интересами и мнением Рима. Римляне не могли не отреагировать на подобное пренебрежение. Их держава после удачной битвы за Сицилию смотрела на мир как на сферу своих интересов. Осталась единственная мелочь: официально объявить войну. Рим отличался щепетильностью в подобных вопросах, и в Карфаген отправили послов «в почтенных летах»: Квинта Фабия, Марка Ливия, Луция Эмилия, Гая Лициния и Квинта Бебия. Послы пытались выяснить, взял ли Ганнибал Сагунт по собственному почину либо по решению карфагенского народа. Надо было разобраться, кому объявлять войну: Карфагену или Ганнибалу.

Торговая верхушка Карфагена всегда не любила воинствующих Баркидов, но в данный момент она возлагала на молодого Ганнибала большие надежды. Ганнибал прислал в Карфаген прекрасно обученное, закаленное в боях иберийское войско, наполнил казну испанским серебром и вселил в сердца соотечественников надежду на отмщение. Потому-то римлянам и ответили: виновен Сагунт, напавший на племена, подвластные наместнику Иберии, за что и наказан.

Квинт Фабий свернул полы тоги и произнес:

– Вот здесь я приношу вам войну и мир. Выбирайте любое!

– Выбирай сам! – прозвучал ответ карфагенян.

– Я даю вам войну! – заявил Фабий.

В 264 году до н. э. Децим Юний Брут впервые устроил гладиаторские игры в память о своем умершем отце, и тогда сражались три пары бойцов. В 216 году до н. э. на погребальных празднествах в честь Марка Эмилия Лепида выставили 22 пары гладиаторов. Так началась история самого кровавого и самого любимого римлянами зрелища. Между упомянутыми событиями состоялся еще один гладиаторский бой. Его устроителями были не римляне, но они имели к этому самое прямое отношение.

Весной 218 года до н. э. Ганнибал начал свой знаменитый поход из Испании через Пиренеи и Альпы в Италию. Рим и Карфаген вступили в очередную схватку, началась 2-я Пуническая война. Летом Ганнибал приблизился к реке Родан. Хозяином здешних мест было могущественное галльское племя. Воинственные галлы заняли противоположный берег реки: они «пели победную песнь и требовали битвы – все это представляло зрелище грозное, мучительное» (Полибий). В это время в устье Родана высадился консул Публий Корнелий Сципион; у него было не меньшее желание, чем у галлов, остановить карфагенян.