К счастью, канал жоховский не закрылся и аусвайс удалось возобновить почти сразу. Витя Мезя, паровозный ангел, дал обещание — помогу и Васькова, машиниста, уломаю: скажу, мол, моя девка, спасается от угона. Подгадали все так, что Адам ни о чем не мог догадаться. Янина старалась, вела себя как обычно. Николай Адамович был в тайном комплоте, но просто делал вид, что занят своими орнаментами, сердце у него тоже надрывалось.

И вот все трудно сводимые вместе линии сошлись, осталось девять минут до отхода поезда. Данута Николаевна ловила привычным слухом звуки работы обходчиков, цокающие удары молотка по колесам, свистки стрелочников, удары пара под колеса, что выпускал паровозный конь, как бы горячась.

Пальцы бессмысленно перебирали формуляры. Базырина И.А.: Бальзак «Блеск и нищета куртизанок», Прево «Манон Леско», Шодерло де Лакло «Опасные связи»; Бокальчук О.Б.: Мордовцев «Марфа Посадница», Лажечников «Ледяной дом», А.Толстой «Петр I»; Бугаевский П.П.: А.Гладков «Цемент», А.Серафимович «Железный поток», А.Фурманов «Чапаев». Да, «Чапаева» никто не возбранял.

Ударил колокол. Данута Николаевна отвалилась на спинку стула, буквы сливались перед глазами, руки начали подергиваться, и она убрала их вниз, схватилась за стул.

Чего она боялась больше всего? Того, что схватят Янину? Да, но не сильно: при всей неприязни к девушке, она понимала — скорее всего, не выдаст. Того, что ее убьют, она совсем не боялась. Нет, смерти она, конечно, ей не желала, но приняла бы ее гибель от пули охранника спокойно: судьба, сама рвалась. А вот если возьмут Мезю, а у него «Монте-Кристо» за ремнем, а на книге штамп библиотеки, а кто библиотекарь?! Как они вдвоем, Адам и хворый отец, будут там без нее?!

Опять ударил колокол — и почему-то сразу три раза. Как она пропустила второй удар?! И почти тут же за стеной задвигалось что-то грузное — сначала едва заметно, потом гуще, тяжелее, лязгнуло, протянуло какой-то увесистой тягой, и послышались звуки начинающегося тяжкого качения.

Поезд набирал ход, протаскивая убыстряющиеся вагоны мимо замершего книгохранилища.

Кажется, все.

И почти сразу вслед за этой мыслью ударило несколько свистков, послышался немецкий лай: «Ахтунг! Ахтунг!» — и... выстрелы.

Данута Николаевна была не в состоянии подняться.

Сторож Васильев не торопясь прошел к выходу. Выстрелы стихли, продолжался многоголосый гомон. Недалеко, почти прямо у входа в библиотеку, Васильев до половины высунулся в дверь, смотрел некоторое время. Потом сообщил внутрь:

— Парнишку какого-то шлепнули.

Глава семнадцатая

Михась похлопал ладонью по трубе миномета:

— Ну вот, в боевом состоянии, сюда заковыриваешь миночку — и шлеп!

Демонстрация происходила на небольшой полянке рядом с одним из «цехов» пьяной фабрики Волчуновича. Собрались многие, приглядывались к оружию, что прибыло от «Котовского». Бригада расщедрилась не только на стрелковое оружие и гранаты. Прислали даже один ротный миномет. Анатоль, Зенон, Кастусь, Ясь и Долженков с Кукиным, кто по влечению внутреннему, кто по приказу Витольда, приобщались к современному оружию. Тут же прохаживался Бобрин, прикидывал, с кем придется идти на ответственное диверсионное дело.

— Да ты прирожденный миноносец! — вскричал радостно дед Сашка, чем вызвал резкое неудовольствие на лице Михася.

Тот уже немного жалел, что открыл свою армейскую специализацию. Да, он был приставлен к этому вооружению, но не с той стороны, с какой бы ему хотелось. По служебному расписанию рядовой Порхневич таскал опорный блин миномета, то есть работал вьючным животным. Ему совсем не улыбалось, чтобы и дома на него взвалили те же обязанности.

Бобрин тоже среагировал:

— Владеешь?

— Нужны помощники. Он разбирается, один несет ствол...

Бобрин похлопал поощрительно Михася по плечу и успокоил: он учтет, он понимает — не может один человек и таскать рояль, и играть на нем.

— Он сам что, из музыкантов? — спросил Михась Копытку, когда Бобрин отошел к группе, которая разнимала на части черный, сдобно поблескивающий пулемет Дегтярева.

Ответа Михась не ждал, но комсомолец ответил, что нет, жена его была директором клуба в Дятлове. Наверно, в память о ней у него всегда разговоры про гармонию, которую должны явить все участники партизанского ансамбля, и все такое.

В общем, Бобрин был человек не заносчивый, дружелюбный, правда, всецело настроенный на выполнение невыполнимого задания: и потрепать гарнизон госпиталя во Дворце, и сохранить отряд имени Ленинского комсомола для будущих битв с оккупационным режимом.

Намного хуже был Шукеть. Он всегда появлялся неожиданно и всегда в тот момент, когда разговаривающие выражали обоснованные сомнения в разумности именно такого задания для отряда. Все что-то записывал в маленькую книжечку в клеенчатом переплете и прятал карандаш за ухо, как какой-нибудь десятник.