— Как же мы теперь с госпиталем? — расчесывал указательным пальцем то одну, то другую бровь комиссар. — Он что, всех забрал?

— Своих — всех, — ответил Антоник, грызя хорошими зубами хвоинку. — Остались моих разведчиков трое да Тарас. Да бабы.

— Вот я сейчас Тараса с Гражиной да Станиславой вооружу и погоню брать госпиталь, — прорычал вдруг Бобрин.

Антоник кивнул:

— Пострелять там поблизости придется.

— А с Тарасом хорошая мысль. Иди буди его, товарищ Вася из разведки, буди. Доложим честь по чести: отряд под командованием товарища Порхневича принял участие в выполнении задания, — ехидно просипел Шукеть.

Бобрин грубыми, неловкими движениями раскатал на столе карту, Антоник зажег висевшую под потолком блиндажа лампу.

— Куда они выйдут — там, как ни меряй, повсюду двадцать верст. Да снежным лесом.

— Они не к утру, они к следующему вечеру планируют, — сказал Антоник.

Шукеть быстро скривил на него рот:

— Ты знал, да?

— Догадывался.

— Как это? — Бобрин отпустил карту, и она вернулась в состояние трубы.

— Чего там сложного? Порхневич не хочет идти на Дворец. Сам говорил.

— У него там баба! — Бобрин влепил кулак в ладонь.

— Нет, баба у него поближе, а во Дворце — цех. И там до сих пор штампуют бутылки, и все лидское пиво, и все гродненское пиво...

Бобрин сел, раскинув руки:

— У нас тут что — война или НЭП? Да его даже к стенке, если разобраться...

— Сивенков во Дворце на хозяйстве, он подкидывает зерна Кивляку, а от того к нам мука с мельниц и кое-что еще там по малости, воз бульбы. Гапан знает, но делает вид, что не догадывается.

Бобрин всплеснул руками:

— Сплошной вась-вась, рука руку моет — какая вам война! Мы воюем с ними, или мы союзники-братья, а?

Антоник пожал плечами и отвернулся: ему была странна эта комиссарская истерика, ведь он сообщил общеизвестные сведения.

В блиндаж сунулся заспанный Тарас:

— Чего надо?

— Бери сброю, пан Порхневич, с немецкой силой биться пойдем.

— Так все ж ушли.

— А ты знал? — Бобрин к нему подлетел одним движением.

Тот вздохнул: знал. Спрашивать у него, почему не донес, было, конечно, бессмысленно, и Бобрин просто выругался.

Глава двадцатая

— Ну и где водокачка? — спросил Витольд Ромуальдович.

Копытко шумно дышал, выдувая из левой ноздри холодный пузырь. Они лежали на опушке леса — и на опушке ночи. Туго, неохотно светлело. Впереди виднелись окраины какого-то селения, размером поболее деревни, в пять-шесть неперпендикулярно сходящихся улиц. Шел отряд Порхневича в Замостье, где, по сведениям, полученным от местного жителя Копытки и его земляка Игоря Ростиславовича, в здании клуба была стоянка местной полиции. Она и была целью этого длинного, более чем в десять часов, похода. Милое, простое дело — забросать гранатами полицайскую «гостиницу» да пострелять тех, кто в подштанниках выскочит на улицу. Даже не важно, скольких именно удастся подстрелить, — полноценная боевая акция будет налицо. Главное, что немецкому командованию не придет в голову подумать на окопавшихся у Порхневичей «комсомольцев». Только бы не промахнуться собственно со зданием.

Мучительно, словно понимая всю напрасность своего дела, просипел петух. Две собаки с разных концов Замостья взаимно полаяли. Витольд Ромуальдович очень чувствовал, как за его спиной валяются в снегу два десятка сильно замерзших, голодных и злых мужиков, которым нельзя сказать: как раз сейчас командир понял — он не знает, что делать.

— Вон водокачка, — просвистел шепотом Копытко, отнимая от глаз бинокль и передавая командиру.

Тот брезгливо протер его выпушкой из рукава полушубка. Приложился:

— Так это же тот край поселка!

— Да, — растерянно подтвердил Копытко. — Там был раньше сельсовет, они пришли и, когда отец отказался отдать ключи, вытащили его... и прямо у доски с показателями из двух винтовок...

Витольду было сейчас совсем не до обострившихся личных переживаний сопливого дурака рядом с собой. Ведь получалось, что он вроде и не соврал — клуб действительно возле водокачки, но — с другой стороны Замостья, а значит, всему отряду надо выползать из леса и белым днем обходить по пояс в снегу целую веску. Ни в какую не получится, чтобы незаметно. Ждать следующей ночи, палить костры в лесу? В вещмешках по куску кислого хлеба и луковице. Для зимней ночевки маловато. И вернуться без хоть какой-нибудь пальбы нельзя.

Он еще раз поводил окулярами по окраинам Замостья, ища хотя бы ложбинки, посадки, за которыми можно было бы незаметно прокрасться. Нет, не было. А если бы и было — ну, прокрались, кинули гранаты, и что? Ведь неизвестно, все ли полицаи в клубе квартируют. может, какие по хатам? И много ли погибнет от первого налета? На полную победу рассчитывать глупо, а отступать обратно к лесу придется под пулями по чистому полю.

— Михась!

Сынок подполз шустро.

— Готовь свою дуру.

Да, остается только одно — миномет. Очень не хотелось тащить его в такую даль, всем пришлось по очереди полакомиться железным блином, даже сам Витольд пару километров его тащил, чтоб не ворчали и про себя не озлоблялись разновозрастные бойцы.