— Хотим поглядеть.

Чем же перебить этого Шукетя?

— А что мы все от крестьянства? — нашелся совершенно неожиданно председатель. — А как же пролетариат?

Его не поняли. Человек в черном усмехнулся в дверях.

— Пусть не только от чистой земли человек, пусть и от техники кто-нибудь! — невразумительно развивал свою мысль председатель, понимая: не уразумевают, и тогда прямо крикнул: — Скардино!

Иван Скардино был помощником еще у Арсения Скиндера при наладке первых простых машин в сарае для стекольного заводика во Дворце. У него обнаружились некоторые способности к этому делу, он по-обезьяньи перенял несколько движений у разумного немца и теперь бродил со значительным видом, что-то подкручивая, подправляя, без всякого проникновения в специальную суть мелкой дворцовой техники. Его уважали, потому что никто и этого не умел. За серьезным железным делом ходили в кузню к Повху.

Кто-то из новосадовских попытался забаллотировать кандидатуру по идейному принципу:

— Скардино — он Сивенкова племяш!

А Сивенков — это уж образцовый мироед, ключник-мучитель.

Александр Северинович был готов к ответу, поэтому нашелся мгновенно и с большой выгодой для себя:

— Скардино племяш, а я что, по-вашему, не дядька Витольду Порхневичу? А ведь избрали в председатели!

Народ безмолвствовал перед напором находчивой казуистики.

На этом месте лысый в черном покинул собрание.

Шукетя все же протащили в члены Совета.

— Ладно, — кричал председатель, — тогда, если вы, товарищи делегаты, хотите побольше явной бедноты на трон, возьмем еще старого Неверу — уж он-то не только что нищ, да еще и должник. Пусть поквитается с Витольдом и Кивляком со своей должности, посмотрим, как завертятся эти на чужом добре панующие!

Мысль эта почему-то очень многим понравилась. Все, кто был должен Порхневичам, захотели иметь свою фракцию в новой власти. Никому и в голову не могло прийти, что должки старому курилке списаны. А все же пришло. Иван Гордиевский вдруг вскочил, хотя все собрание вроде как не слишком интересовался происходящим, сидел с наклоненной головой — так было удобнее мыслям, — вскочил и крикнул Невере:

— Скажи, старик, а сколько ты должен Порхневичу?

Расчет если и был, то на неожиданность, а не на искренность. Старый поднял выразительно тяжелые серо-рыжие брови и прохрипел:

— А ничога я ему не павинен.

Большинство решило, что таким образом заявляется будущая непреклонность старика в разборках с известным мироедом.

Когда душевно перебаламученная, одновременно и радостная, и озабоченная, и недовольная толпа выливалась наружу, многие, если не все, участники «конференции» имели возможность полюбоваться интересным зрелищем. Возле местного колодца (глубокого, с воротом и цепью) у длинной черной машины стоял черный районный персонаж с загадочными полномочиями и беседовал с Витольдом Ромуальдовичем Порхневичем.

О чем они говорили — не секрет. Райкому поставлена была задача срочно дать четыреста подвод с лошадьми и к ним по два копача с лопатами на возведение военной фортификации в районе, что ли, Большой Берестовицы. Ждать, пока новорожденный «совет» примет меры, у товарища уполномоченного, фамилия его была под цвет лысины — Маслов, не имелось в запасе ни дня. И он обратился к политически чуждому, но способному организационно элементу. Порхневичи и Гуриновичи должны были выдать не менее тридцати подвод.

«Делегаты» стояли, разинув рты, в тридцати шагах, на той стороне площади. Маслов улыбался Витольду Ромуальдовичу и даже похлопывал его большой бледной лапой по предплечью — ни дать ни взять приятели. А между тем уполномоченный улыбался угрожающе и объяснял, кто и как быстро займется товарищем Порхневичем, если он не окажет нужную подмогу властям. Витольд Ромуальдович понимал: угроза не пустая, и в уме уже прикидывал, какие дворы расстанутся с подводами уже завтра поутру.

Маслов сел в машину и уехал.

Витольд Ромуальдович, так и не глянув на застывшую народную толпу, сел в коляску и уехал в обратном направлении. Один в район, другой в глушь.

Александр Северинович, стоя на крыльце «школы», окруженный уже появившимися прихлебателями, процедил вслед своему все еще богатому родственнику:

— Ничога, мы ще покатаемся на ваших колясках.

Потом обвел взглядом ближайших своих, кто-то поднес огонь к его цигарке и игриво поинтересовался:

— А, хлопцы, покатаемся?

Поощрительный, но неопределенный гомон был ему ответом. Трудно было так сразу настроиться на слишком уж новую жизнь. Жили себе, жили, а тут вдруг главный — дед Сашка.

Подошел Сивенков, шагов за пять до крыльца снял шапку, ветерок шевелил на круглой голове редкие белые волосы. Сивенков облетал, как одуванчик, не залысинами и макушками, а редел равномерно.

— А, Савельич, — покровительственно выдохнул ему дым в физиономию председатель.

Товарищ управляющий чуть заметно прищурился и предложил откушать у него во флигеле, тут от школы гуриновичской до Дворца и версты хорошей не будет, а чтобы не пешком идти — телега со снятыми бортами: садись бочком — и поехали вместе со всем составом Совета.