Травинский. «…дав доказательства отваги ради любви к отчизне. Оная его отвага дает мне счастливейший в жизни случай освободить его от всех повинностей, равно как и жену его и деток…»

Шимон. Слышали?

Ян. Тише!

Травинский. «…А избу и двор, где он живет, дарю на вечные времена его жене и деткам, не претендуя ни на какие отработки. Притом приказываю выдать жене его на пропитание зерна: пшеницы три мешка, ржи четыре мешка…»

Шимон. Слышите, кума?

Травинский. «…четыре мешка, ячменя четыре мешка…» и этого… ага… ага… гм…

Шимон. Бартошиха!

Бартошиха. В глазах чего-то потемнело… О, господи… как же это…

Травинский. «…Выбрать из моего хлева лучшую корову и дать его жене, обязываю дать ей кабанчика и свинью…»

Шимон. Корову, Бартошиха… Бартошиха…

Бартошиха. О, господи Исусе… И как же это, смилуйтесь, пан управляющий, ваша милость…

Травинский. Одурели вы, что ли? Не слышите? Завтра с утра придете за коровой.

Бартошиха. За коровой?!

Шимон. Не слышали вы, что ли? Пан староста дарит вам корову, кабанчика, свинью!

Бартошиха. Корову… кабанчика… свинью…

Травинский. Корову, кабанчика и свинью! Прийти с самого утра!

Бартошиха. С утра… с утра ведь в поле…

Травинский. Да ты, баба, одурела? Ведь только что тебе читал: никаких повинностей, поняла? Никаких повинностей!

Бартошиха. Так как же это? Как же так?! Больше не пойдем на барщину? (Бросается к образам на стене, складывает руки.) О, господи! Есть, значит, милость к бедному человеку, есть, значит, справедливость! Дождались таки! Господи, господи! Не пойдем больше на барщину!

Бартошиха. Ну, неслух и неслух! Ты бы хоть теперь-то остепенился маленько, глупая твоя голова!

Валек. Только и знаете ворчать… Теперь, прежде…

Бартошиха. Прежде было одно, а теперь совсем другое.

Валек. Что ж так?

Бартошиха. Изба теперь наша, и свинья, и корова, и кабанчик наши, и по отцу ты теперь Гловацкий, а уж не Бартош.

Валек. Хи-хи-хи! Какой там я Гловацкий!

Бартошиха. Глупый! Не слышал, что ли, как управляющий говорил — Гловацкий? Да что тебе? Тебе бы все с мальчишками бегать.

Валек. А что мне надо делать?

Агата. С сыном пана старосты водиться… Не знаю только, примет ли он в компанию.

Бартошиха. А вы, кума, мне парня не бунтуйте, с меня и так хватит… С сыном пана старосты одно дело, а тут совсем другое. Надо только понимать, что к чему, свое место знать надо. Роза, отнесла отруби кабанчику?

Роза. Отнесла… Говорила ведь, сто раз напоминаете.

Бартошиха. Тебе и двести раз мало! Все одинаковые. Войцеха тоже что-то нет. Наказание божье. Бегает и бегает мужик.

Агата. Вы, кума, всегда так. Не было мужика — плохо. Есть мужик — опять плохо.

Бартошиха. Милая ты моя, да ведь оно так и есть. Когда не было — думалось, что уж не выдержу. А пришел — и что с того? Ходит по каким-то делам, в избе его и не увидишь. Мужики, они всегда такие, всегда… Еще покойница мама говорили.

Роза. Нечего тогда было и замуж выходить.

Бартошиха. Глядите-ка на нее! Тебя не спрашивают, так и не разевай рта! Ну, что сидишь без работы? Травы нажать надо!

Роза. Да ведь иду уж…

Бартошиха. Вон как шевелится.

Ох, боже милостивый, сколько человек наработается, намучится, а что с того?

Агата. Не болтали бы вы, Бартошиха, зря.

Бартошиха. Гловацкая я теперь, кума, Гловацкая, — не знаете, что ли?

Агата. Э, зови как зовется, пусть только хорошо живется… А вот и ваш идет.