Гита пригляделась. В лице мертвого ни кровиночки. Заостренные смертью черты, нос острый и белый, как будто вырезан из куска дорогого мыла. Руки крестом сложены на груди. Рукава рубахи пропитаны кровью. Они стали бурыми и затвердели — в груди мертвеца зияла широкая рубленая рана.

— Меч нечестивого вошел прямо в сердце, — тихим, не своим голосом произнесла Мелика. — И смерть пришла быстро.

— Эй, Мелика, ты чего несешь? Трупа, что ли, никогда не видела? — нарочито грубо окликнула подругу Гита.

— …Ее дух был восхищен и легок. Она пришла в Поля без оружия и умерла беззащитной. — Мелика подняла к небу тяжелый, недевичий взгляд и замерла.

— Мелика… котенок… — голос Гиты дрожал, ей вдруг стало очень страшно. — Почему ты все время говоришь «она», когда это никакая не «она»?

Но и без объяснений подруги Гита, подошедшая ближе, наконец заметила под мужским платьем мертвеца две залитых спекшейся кровью груди.

— Живому кристаллу ее души больше не светить в черной ночи человеков, — медленно проговорила Мелика, даже тембр ее голоса теперь изменился, стал низким, хрипотным. — Но человекам останется Тюльпан, пыльцой которого оборотился серый бархат ее нежности. Он напомнит про нее всем. И благоухание Тюльпана однажды сделает живым то, что было мертвым…

— Да где же он, где? — почти кричала Гита. — Где Серый Тюльпан? Почему я его не вижу?

Но Мелика ей не отвечала.

Она неспешно встала на колени перед покойницей, закрыла глаза, протянулась к ее развороченной груди и, остановив руку совсем близко от раны, сжала двумя пальцами нечто упругое, невидимое.

С явным усилием Мелика повлекла это нечто кверху.

И лишь спустя несколько мгновений обомлевшая Гита начала различать в руке у подруги, которою по-прежнему владел (хотя и безмолвствовал теперь) вещий дух, призрак цветка — серебристый и дымчатый.

Недораспустившийся сизо-серый бутон, бахромчатые лепестки которого походили на язычки сменившего колер пламени, был совсем невелик, вдвое меньше самого малого из тюльпанов садовых, которыми оптимистически пестрели поселковые палисадники всего месяц назад. И стебель его, толстый и короткий, был сплошь покрыт какими-то неопрятными, липкими, как паутина, волосками — почти как стебель колдовской сон-травы.

«Ну вот… Такой ценный — и совсем некрасивый…» — разочарованно подумала Гита.

— Нам, по-моему, слишком везет, — сказала Мелика. Она была очень бледна, но, по крайней мере, больше не говорила чужим голосом. — Тюльпан вот нашли…

— А чего, нельзя?

— Наверное, нельзя! Сама рассуди — если б было можно, тут бы, при дармовщине, уже все наши толкалась…

— А может, мы просто смелые? Смелые и везучие?! — с вызовом сказала Гита.

— Вот я и говорю, что какие-то мы слишком везучие. — Мелика шла, прижимая к груди цветок, который окончательно обрел материальность и походил теперь скорее на дорогую безделицу, сработанную ювелиром из серебра, стекла и тусклого февральского утра.

— Ничего не слишком. В самый раз. Может, все-таки дашь посмотреть? — уже в третий раз спросила Гита, кивком головы указывая на цветок.

— Пока нельзя. Вот из Полей выйдем — тогда будет можно.

Гита не стала спорить с Меликой — после всего, что было, разве с ней поспоришь? Все-таки правильно она придумала Мелику с собой взять. Самой ей Тюльпан было не найти, прошла бы в двух шагах — и ничего бы не увидела. Верно Лид говорил — нецелованным надо быть, нецелованным. Как Мелика.

Вот уже и лесок замаячил — совсем близко. А там — бегом домой, благо под горку идти легче. Небось уже и стадо с косогора привели… При мысли о теплом парном молоке у Гиты сладко засосало под ложечкой. Молоко, творог, дырчатый спелый сыр — Гита замечталась об ужине и едва устояла на ногах, оскользнувшись на луже наемницкой кровавой блевотины.

Теперь они шли молча. Экономили силы — Поля оказались слишком уж обширными.

— Вот сейчас за этот холм зайдем — а там уже и дорога, — пообещала Гита.

Но она ошиблась. Никакой дороги за холмом не было. Лишь новые невеселые картинки.

— А вот наш меч стоит… Постой, но он же в другой стороне вроде остался. Так?

Найденный и покинутый меч, венчающий татуированную, пшеничноволосую башню, светил мертвенным зеленым светом, от которого на глазной сетчатке словно бы тухлая испарина выступала — так казалось Мелике. А Гите привиделось, будто меч издевательски подмигнул ей своим вредным зеленым глазом — в этот момент ею овладело почти непреодолимое желание забрать найденыша, забрать несмотря даже на отчетливое, невесть откуда идущее «нельзя».

— Неужели заблудились? — не сводя с меча глаз, спросила Гита.

— На то похоже, — апатично отвечала Мелика, но вдруг замерла, привстала на цыпочки и перешла на шепот: — Смотри, там, кажется, кто-то есть.

В двадцати шагах от них возле трупа серого с черной гривой коня сидел мужчина в дурацкой войлочной шапке. Мужчина выглядел совершенно невозмутимым и вдобавок… читал толстенную книгу!

«Варвар, что ли? — подумала Мелика и на всякий случай спрятала Серый Тюльпан за пазуху. — Хотя… разве варвары умеют читать?»