Но окончательно добил Льва встретившийся ему на самом выходе из райотдела участковый Петро.

– Товарищ Гуров! Товарищ Гуров! – закричал он во всю глотку, и Лев вспомнил, что ни его должности, ни звания участковый так и не узнал, просто «большая шишка». – Вы когда меня вчера по телефону о Воробьеве расспрашивали, я сказать забыл. Точнее, не подумал. А сегодня увидел вас, решил сказать, вдруг это важно? Вы не первый меня про художника этого расспрашиваете, аккурат те же вопросы мне в понедельник утром задавал…

– Костя Иванов, да? – перебил его Лев.

– Да-а, – изумленно протянул участковый. – Это вы ему поручили?

– Эх, Петро… – горько сказал Гуров. – Если бы я! Что он спрашивал?

– Вот совсем то, что вы, прямо один в один. И адресом интересовался, не тем, где мастерская в коммуналке, хоть это тоже мой участок, а домашним, на Новоспасской который.

– Эх, – повторил Лев, – лучше б не давал ты ему этого адреса. Нет, не бери в голову. Это я глупость сморозил. Ни в чем ты не виноват.

– Товарищ Гуров. – Участковый потупил взгляд. – Мы ведь с Костиком друзья… были. Эту сволочь… Точно изловим?

– Точно, Петро. Клянусь честью!

В кабинете Орлова уже через полчаса после начала рабочего совещания трех сыщиков было накурено так, что хоть топор вешай, но никто не обращал на это внимания. Сам генерал медленно прохаживался от стола к окну кабинета; Гуров и Крячко, презрев субординацию, сидели за столом друг напротив друга. Орлов отдал Верочке строжайший приказ: его нет ни для кого, включая Президента. Он, генерал Орлов, заболел, ушел в запой, попал в психушку. Только для ребят, работающих по гуровскому заданию, он на месте, и пускать немедленно. Без доклада. Никаких посторонних звонков, лишь по этому делу. Все гуровские звонки и мэйлы немедленно переадресовывать на генеральский телефон либо компьютер. И кофе. Побольше и покрепче.

Зная беспредельно преданную шефу Верочку, можно было с уверенностью сказать: ни одна нежелательная личность без поддержки роты спецназа через приемную не пройдет. Да и с поддержкой – едва ли.

– …Отпечатки на обрывке буклетика, – заканчивал Гуров свой краткий, но эмоциональный доклад, – они идентичны тем, что наши эксперты сняли у мертвого Сукалева. Точно выяснено – митинг, где эти буклетики раздавали, состоялся в среду, одиннадцатого, в десять утра. Там его Илье и вручили, когда он мимо проходил. Нет, нигде он его раньше получить не мог, их отпечатали за сутки до митинга. С минуты на минуту из отдела привезут вторую половинку буклета, она у них в вещдоках хранится. Та, которая у мертвого Сукалева в кармане была. Но я и так уверен, что эти две половинки составляли одно целое. Что, совместно с показаниями пенсионерки, неопровержимо доказывает – непосредственно перед смертью Сукалев был в «студии», а значит, там его и…

– А вот хрена лысого что это доказывает, – невежливо, причем самым ехидным тоном перебил генерал. – Ты, голубь, как эту бумажечку раздобыл? Где взял, а?! Протокольчик изъятия покажи мне. Сделай милость. Нет, я тебе верю, что у Воробьева на столе валялась, Крячко вот тоже верит. А как насчет адвоката на процессе, он поверит?! Старушка? Да ее вместе с кошкой Мурочкой адвокат в тонкий блин раскатает, тем более – что она видела? Какого такого убитого Илью? Кого-то вдребезину пьяного, не более. День совпадает? Докажи, что она не перепутала дни, только без ссылок на Мурочку и вареную рыбку. Сын Василий там был? А Воробьев скажет, что не было, что примерещилось бабульке. Опровергни его, опять же на кошку не ссылаясь. Одно греет душу: за жизнь столь ценных свидетелей – бабки с кошкой – я не опасаюсь.

– Подожди, Петр, – встрял в разговор Станислав, – но нам-то все понятно! Надо его дожимать, мазилу этого, вместе с его сыночком.

– Нет, Стас, – уныло заметил Гуров, – право начальство. Толку с того, что нам троим все ясно, маловато. Кошка Мурочка наплакала. Но показания Синициной, но мой разговор с участковым! Что, совпадения, да? Костя интересуется Воробьевым, узнает домашний адрес, расспрашивает соседку, не застает фигуранта в студии и… что? Ясно же, что утром он собирается идти к художнику домой. Он что-то узнал о нем, об их контактах с Сукалевым. Хочет прояснить ситуацию. Может быть, проверить свою версию в личной встрече.

– Он приходит к мазиле домой, раскрывает карты противника, но по неопытности раскрывается при этом сам, а на силовой вариант, на задержание, идти не может, нет оснований, – поддержал друга Станислав. – Вот как у нас сейчас. Но мазила пугается. Костю убивают. Как тебе такая версия, Петр?

– Любопытно получается… – задумчиво сказал Орлов. – Если так… да, пожалуй. То есть… хм… Секунду… Кто убивает Иванова? Скажете, Василий? Допускаю. Вот его как раз надо брать за жабры – и на опознание с этим злосчастным «тойотовладельцем», это реальный шанс. Это я санкционирую. Но, как я понял, руки у нас пока что коротки.

Да, к сожалению, именно тут в оперативной паутине зияла громадная дыра. Гуровский звонок из райотдела возымел действие, информация по Воробьеву-младшему пошла нехилым потоком, однако самого его найти не могли вот уже более полутора часов, хоть на розыски было брошено более десятка опытных оперативников. Нет его по месту жительства. Во всяком случае, дверь однокомнатной квартиры на Пятницкой, где он проживает один, никто не открывает. И на работе тоже не появлялся. Конечно, может, заночевал у подружки, но где ее искать, подружку эту? Выяснили номера его квартирного телефона и мобильника. По нулям: квартирный не отвечает, мобильник отключен. Сейчас сыскная спираль раскручивалась на всю Москву: начали проверять вычисленных по биографическим данным знакомых и приятелей Василия Воробьева, коих оказалось не так уж много. Пока – без результата. Оставалось ждать. Может, вот-вот сам появится дома или на службе. Пикантность ситуации заключалась в том, что запустить машину розыска на полный ход не представлялось возможным: не было оснований. Чтобы они появились, необходим был неизвестно где находящийся фигурант, так что получался типичный замкнутый круг.