Да что же тут думать? Пока ты холостой, делай себе, что вздумается, развлекайся, влюбляйся и увивайся за кем только душенька пожелает, а женился — шалишь! Вместо «мне так хочется» ты должен говорить себе: «это мой долг», твою вольную волю подавляют обязанности.

Обязанности? Да это хуже неволи, к чему только они не принуждают, от чего только не придется отказываться!

Обязанности? Караул!

Александр вскочил со стула, схватился за голову и забегал из угла в угол.

Но пока он так бегал, предмет его размышлений предстал перед ним с другой стороны.

«Да, но если не жениться, как же я заполучу Винцу-ню? А она такая миленькая, чудо! Что за глаза, что за волосы, и такая добрая, и так любит меня! А и я ее люблю, ей-Богу, люблю безумно!.. Эх, почему она не какая-нибудь деревенская девушка, мы бы и так могли сойтись, был бы я для нее этаким «фон бароном», как говорит пани Карлич!.. Но с ней… где там, жениться, и баста! Да тут еще этот Топольский, который даже танцевать не умеет… Ха-ха-ха! В девятнадцатом-то веке! Нет, надо ее спасать, жалко отдавать ее этакому чурбану. А как славно будет, когда я женюсь! Заживем себе в Неменке, конечно, не в старом домишке, я там построю новый дом, большой и красивый, ну и за хозяйство возьмусь… Говорят, Топольский чудеса сотворил в этой Неменке, — что ж, если он сумел, так я сумею и подавно, богачом буду…

Богачом? Ой ли!»

Он остановился и начал крутить усики.

«Отец дает всего несколько тысяч. Не ждал я этого, думал, что он у меня и впрямь капиталист. Знать бы заранее, стоило бы подумать о более выгодной партии… а мог бы я, мог жениться на богатой! Хотя бы на Юзе Сянковской, у которой приданое в три раза больше, чем у Винцуни… только у нее такое красное лицо и руки громадные. А пани Карлич? Я ей нравлюсь, и стоит мне захотеть… И эта бы пошла за меня, хоть она и лет на десять меня старше. Правда, она, пожалуй, слишком уж богата, однако чего не бывает… Да, но тридцать лет! Брр! Нет, все-таки хорошо, что я женюсь на Винцуне. Семнадцать годочков, и личико свеженькое, и нетронутое сердце! Ах ты моя прелесть, ангел ты мой!»

Он улыбнулся и невольно протянул руки, точно увидел перед собой Винцуню. И как хорош он был в эту минуту, с просиявшим лицом, с растроганным выражением глаз, пылавших молодым чувством.

«Люблю, — говорил он себе, — и буду всегда любить за ее любовь ко мне. Потому что она меня любит, ох, любит! Какая она была сегодня красивая с белой розой в волосах! Господи, как я боялся увидеть ее без этого цветка! О, как она прощалась со мной, Какие у нее были горячие ручки и как блестели глаза, когда она мне говорила: «до завтра»! Милая, прелестная…»

Он упал на стул и отдался мечтам; все, что было в нем изначально доброго и прекрасного, в этот миг словно очистилось от наслоений жизни, которую он вел, и на лице его сияло искреннее волнение юной души.

Но недолго это длилось; он вскочил на ноги и внезапно завопил чуть не во весь голос:

— А как же моя драгоценная свобода?! Я ее потеряю! Боже мой!

И снова забегал по комнате, твердя про себя: «Хорошее дело! Сиди дома, как учит отец, отказывайся от развлечений, от других приятных вещей… Будь я хоть постарше… Но когда тебе только-только пошел двадцать второй год… Терять свободу в такие молодые лета… Страшное дело! Ну, и влопался я! Ни одна девица глядеть на меня не станет, когда я женюсь. Ах, будь я лет хоть на восемь постарше, как это было бы хорошо! Тогда уж свобода ни к чему, женился бы я на Винцуне и ни о чем не жалел. Ах, эта несносная молодость!»

Снова далекое эхо донесло до его ушей песенку о волке, который, женившись, поджал хвост.

Грустно ему стало.

«Ладно, — сказал он наконец, очнувшись от своих раздумий, — не буду я больше мучиться. Не так страшен черт, как его малюют, и не всем женатым грозит неволя, как это кажется некоторым. Мало ли я знаю женатых людей, ведущих развеселую холостяцкую жизнь. Наоборот, только теперь я стану вполне свободным человеком, потому что у меня будет свой дом, свои деньги, свое положение в обществе. До сих пор мне обо всем приходилось просить отца и по всякому случаю испрашивать его разрешения. Он, правда, редко мне отказывал, но зато ворчал, ворчал, ворчал… Это он, конечно, от доброго сердца, я знаю, славный у меня отец. Но, что ни говори, я от него зависел, а теперь буду сам себе хозяин. Винцуня — ангел! Она у меня будет не из тех жен, что изводят своих мужей капризами и воркотней, это ведь сама доброта и кротость. Ах, что там, все будет хорошо! Винцуня станет моей, Топольский получит отказ, у меня будет собственный дом, собственное состояние, и моя свобода останется при мне. Ну, положим, не полностью… но авось обойдусь…»

Он начал напевать песенку, в которой часто повторялось имя Винцуни, и так с песенкой и спать лег.

Последнее, что Александр увидел, засыпая, был образ девушки в розовом платье; в полутьме она стояла у порога, он держал ее руки в своих, а она тихо говорила:

— Люблю и буду твоей.

Вглядываясь в это чудное виденье, Александр уснул с блаженной улыбкой на устах.

На другой день утром Винцуня стояла в своей комнате у открытого окна, там, где накануне она так долго размышляла и боролась с собой. Лицо ее и вся поза выражали твердую решимость. Молча водила она глазами за теткой, которая быстро и нервно шагала из угла в угол. Очки у пани Неменской взъехали на лоб, в руке она держала носовой платок, которым отчаянно размахивала, платье было криво застегнуто, чепец сбит набок, — словом, весь ее вид свидетельствовал о сильнейшем волнении и растерянности.

— Матерь Божия Остробрамская! — восклицала она на ходу. — Что я ему скажу? Как я посмею ему сказать об этом? Ну и заварила же ты кашу, Винцуня! Кто мог подумать? Столько лет знакомы, дружны, а тут — прямо обухом по голове! Послушай, Винцуня, — воскликнула она вдруг, остановившись перед племянницей. — А может, ты еще передумаешь? А?

Винцуня медленно покачала головой.

— Нет, милая тетя, — ответила она твердо, — если бы я могла, это случилось бы вчера.

— Так скажи ему об этом сама, когда он придет! — крикнула Неменская, взмахнув платком. — Выйди к нему и скажи: «Я за вас не пойду, потому что люблю другого!» — и кончено!