В исследовательском блоке темно и тихо. Будь Бэтти жива, она продолжала бы работать. Она часто работала по ночам. Иногда мне казалось, что Бэт вообще не спит.

Но ее нет. Ребята из саперного нашли останки, что-то, подходящее для опознания… Господи, бедная мисс Гарден! До сих пор не могу осознать, что она погибла. Что мы больше не будем ссориться, спорить до хрипоты, Веньяр не станет подшучивать над ней, а Сандерс раздраженно и бессильно рычать в ответ на ее репрессии. Мы все, боевая группа, остались целы, а Бэт убита! Чертовски несправедливо и горько.

Я включаю свет в коридорах блока и иду знакомой дорогой к камерам, где яйцеголовые держат нарьягов. Те уже проснулись, более того, узнали меня – прильнули к решеткам, вцепившись в прутья худыми пальцами.

Подхожу к камере, вглядываюсь в смуглые костлявые лица, они пожирают меня глазами. У одного они черные, у другого – пронзительно-голубые, как у Шику.

– Нар-рра маэ, - приветствую их, прижимая руку к середине груди.

– Нар-рра, - подумав, отвечает один из них. Второй таращится на меня с непонятным выражением лица.

Ладно, хотя бы один из них готов поговорить. Теперь остается сформулировать вопрос.

– Ра кирра триннас Нар-шин?

Вопрос об обряде одарения духом заставляет моего собеседника побледнеть и шарахнуться от решетки.

– Ра кирра триннас Нар-шин? – терпеливо повторяю я, надеясь, что не слишком сильно исказил суть вопроса.

– Нар-шин триннас наэ три! – отвечает тот, который поначалу не хотел разговаривать. – Ной три! Ра каэ ной?

Откуда я знаю о нем? Ха! Мне в некотором роде случилось в нем поучаствовать. Я задираю футболку, и нарьяги потрясенно переглядываются. Мой шрам от операционной раны полностью соответствует ране, которую нанес тебе бешеный психопат Камфу.

– Ка царрим ррица? – недоверчиво спрашивает голубоглазый нарьяг, снова припадая к решетке. Второй держится более отстранено, но в черных глазах жадное любопытство мешается с суеверным ужасом. Нарьяги доверчивы, и я снова решаюсь на обман, соглашаясь с бредовым предположением голубоглазого.

– Камфу. Камфу царрим ррица.

Через много месяцев после всего случившегося в Нарголле, когда мы уже жили все вместе в Ориме, Шику рассказал мне, что нары считают печень более ценной, чем сердце. То есть пожертвованная Нар-шине, – или Нар-шину, я так и не понял, как правильно, – печень означала, что человек приносит своему богу саму суть своей жизни.

Нарьяги смотрят на меня, будто на привидение. Голубоглазый медленно мотает головой.

– Ноэ надрус!

– Нар-одар? – шепотом спрашивает второй.

– Надрус! – упрямо повторяет свое «невозможно» голубоглазый. – Нар-одар шин тиррас! Ноэ рукка – ро харрум шин.

Я изо всех сил напрягаю память, чтобы вспоминать значение нарских слов. Вопросительно поднимаю брови, не понимая, что имеет в виду нарьяг, когда называет произошедшее с тобой то чудом, то проклятием.

– Ра лукка, - осторожно подбираю слова для самого важного вопроса, - Нар-одар шин? Нар-одар шин рам?

– Надрус, - восклицает черноглазый, но его соплеменник качает головой и приникает к решетке, чтобы быть ближе ко мне:

– Нар-одар бара! Та царрим ррица ри бара! Камфу деррус аур нар-яг!

Он опускается на корточки и обхватывает руками голову. Потрясенный его словами, я отступаю и, поймав испуганный взгляд второго нарьяга, ухожу прочь.

Выключив свет, я запираю дверь блока и трясущимися руками достаю сигарету из помятой в кармане пачки. Но дым не успокаивает, а огонек кажется отсветом адского пламени. Корд, Господи! Это похоже на бред! Не может же все быть так, как говорил этот нарьяг! Да что он знает? Этот дикарь, выросший на одурачившей сотни несчастных религии, что он может знать? Но если это правда, может быть, это шанс? Наш с тобой личный, уникальный шанс, оружие, которое справедливый макрокосм, в который я, правда, как и в гребанного Нар-шину, ни разу не верю, дал нам, чтобы победить кровососущую заразу. Тогда я готов благодарить проклятого Камфу, который не убил тебя насовсем – по дурости ли, или из каких-то своих соображений. Интересно, знал этот ублюдок, что делал, когда пытал тебя, применяя запрещенный обряд? Теперь мы уже никогда не узнаем правды. Сигарета сгорела до фильтра, и обжигает мне пальцы. А ты молчишь.

Молчи, черт с тобой. Только живи, брат. Живи.

Глава 20

– Подъем, мой друг! Дела не ждут!

– Жааааан, - я вытаскиваю подушку из-под головы и закрываюсь ею.

– Половина шестого, Дан, вставай уже, - Веньяр топает, как конь, и голос у него отвратительно бодрый.

– Какого хрена ты снова будишь меня в такую рань?

– Я не виноват, что ты мотался где-то половину ночи и обсуждал планы на Ориму без меня.

– Так это мелкая месть?

Господи, как трудно прийти в себя. От недосыпа у меня давит в груди. Или это воспоминания о вчерашнем дне?

Но Жан прав, надо вставать. Дел много, и они не ждут. Отоспимся на том свете, как говорится.

Содрогнувшись всем телом от царящего в казарме холодного воздуха, откидываю подушку с одеялом и свешиваю ноги с койки. Дни еще жаркие, но ночью помещение промерзает совсем по-осеннему.

Веньяр, закинув ноги на стол, раскуривает сигарету.

– Не кури тут.

Жан демонстративно выпускает изо рта колечко дыма.