Как же у тебя все просто, брат! Ты стоишь здесь, рассказываешь, как по писаному про морфоидов, нарьягов, заккарийцев. Ты понимаешь, что мне плевать, словами Жано, с Эйфелевой башни на всю эту свору? Ты понимаешь, что разорвал мне душу на части?

– Скажи, Корд. Не для протокола, просто, по-братски. Ты ведь мог хотя бы намекнуть, что собираешься пройти тот гребаный портал и встретиться с Алвано?

– Не с Алвано, с осведомителем…

– Один черт! Я же считал себя твоим убийцей. Я же чуть в петлю не влез, меня из кожи выворачивало от чувства вины…

– Я знаю, - очень-очень тихо говоришь ты, - поверь.

Нет, все-таки мы разные. Ты стальной, а я – нет. Ты можешь говорить сейчас спокойно, а я стискиваю до боли кулаки и готов реветь, будто мне снова десять.

– Я помню, - шепчешь ты, - как моя голова лежала у тебя на коленях. Твои обожженные на солнце щеки, как их жгло. Мне казалось, это ужасно больно. Твое разочарование во мне. Я не бессмертный, Дан.

Я молчу. Думаю, говорить больше не имеет смысла: ты и так читаешь меня, как раскрытую книгу. Но ты преисполнен решимости добить меня и продолжаешь свою фантасмагорическую исповедь.

– Меньше всего я желал бы оказаться в такой ловушке. Наверное, в твоей затянувшейся депрессии была моя вина, ты звал меня, даже когда спал. А я не мог прийти. Я хотел, чтобы у тебя была нормальная жизнь, чтобы ты женился на Лине, любил ее, звал ночами ее. Время шло, но никакого избавления не наступало. Это было хуже ада.

– Тебе со мной… хуже, чем в аду? – уязвлено любопытствую я.

– Да, - твердо и без раздумий отвечаешь ты, - изо дня в день мучить родного человека – пытка, поверь.

– Я тоже мучил тебя?

– Не знаю.

Ты молчишь долго, слишком долго, где-то вдали коридоров гасят свет, и теперь не видно даже твоего силуэта.

– Дан, я не хотел вмешиваться. И не сделал бы этого, если бы ты не попал в критическую ситуацию.

Не хотел, ага, как будто ты не знаешь, что мое главное умение в жизни – это способность влипать в разные критические ситуации.

– Ну, тогда спасибо, что вмешался, - улыбаюсь я и остро жалею, что ты не видишь моей улыбки, - ты ж, получается, мой ангел-хранитель?

– Получается так, - соглашаешься ты, в твоем голосе больше нет этой дурацкой неуместной скорби. А я… если бы ты знал, как я сейчас рад!

– Мы были отличной командой, правда?

– Правда.

Нет, в самом деле, я давно уже не чувствовал себя таким счастливым и спокойным одновременно. Тягостное, ничем не разбавляемое, никогда не исчезавшее ощущение одиночества вдруг растворилось в волнах тепла и покоя.

– И что мы будем теперь делать? – на правах младшего я жду от тебя конструктивных предложений. А лучше даже ультимативных приказов. Да к черту, устал я один принимать решения за всех, хочу опереться на твое сильное плечо и не думать, просто действовать.

– Мы ведь раскатаем их в железный блин?

Ты неопределенно хмыкаешь.

– Для начала желательно оказаться на свободе, а ты свой шанс успешно продолбал.

– Ага, а интересно, как бы действовал ты?

– Ты уже и сам догадался: голосовое управление.

– А портал?

– Двоечник бестолковый! Достаточно взорвать ракету с ядерной боеголовкой в непосредственной близи, портал сам собой притянет объект за счет разницы потенциалов. У тебя было шестнадцать ракет.

– Меня расстреляли бы раньше!

– Кто не рискует, - философски замечаешь ты, - зато теперь ты валяешься здесь как, прости за откровенность, отработанный материал.

– Ладно, - вынужденно вздыхаю я, - ты прав. И что дальше?

– Ничего. Ждать момента и постараться не загнуться от заражения. Похоже, у тебя неслабая лихорадка.

И в этом ты тоже прав. К сожалению, израненному телу не до ликования осчастливленной души. Меня снова начинает знобить, и раны, постепенно отходящие от заморозки, горят столь нестерпимой болью, что я машинально ощупываю капсулу с пиралгезином.

– Потерпи, - шепчешь ты мне на ухо, обдавая щеку теплым дыханием. Сухие шершавые ладони сжимают и мягко гладят виски, успокаивая нервы. Черт, ну и расслабился я, это же всего-то две царапины, бывало и хуже. Да, еще стопа, там, похоже, перелом. Раздуло, как при гангрене, но зато не слишком больно, если не шевелиться. Хуже, что дырки от пуль все еще сочатся сукровицей, и в этой шуртской клоаке легко подхватить какую-нибудь смертельную заразу. Доза самого фигового антибиотика могла бы спасти положение, да.