Шрифт:
– Вот как? – Голос Арлет стал холоден и строг. – А в мае он привез сюда Барбару и представил ее как будущую невесту.
Кейт затошнило. С трудом сдерживая позыв, она сказала Арлет:
– А в апреле мы с Жаном были здесь. – Она сделала ударение на «мы». – Вы ничего не знали?
– Увы, моя дорогая, ничего.
Она посмотрела на него. Какой мерзавец! Господи, как бы сдержаться и не выплеснуть ему в лицо горячий кофе!
– Жан…
– Что, Кейт?
– Ты зачем меня обманул?
– Я не мог с тобой больше жить. А ты не хотела уходить.
– Нет.
– Что «нет»?
– Меня волнует, почему ты не сказал про Барби?
– Какое это ТЕПЕРЬ имеет значение?
– Ну вот что, молодые люди…
– Жан! – Кейт встала из-за стола. Она не могла ни на кого смотреть, ни на родителей, ни на предательниц, сжавшихся в углу дивана. Она видела только его синие глаза, такие любимые еще недавно. – Жан! Ты – подонок!
И в наступившей оглушительной тишине она ушла из дома, в котором еще час назад мечтала жить.
4
Это не важно, сколько она лежит и смотрит в потолок. Может, уже неделю. Она не считала дни. Морис иногда приходил ее покормить. Он приносил молока, круассанов, пытался с ней заговорить, но она лежала, заложив руки за голову, и молчала. Морис заботливо целовал ее в щеку и, озадаченный, уходил. Может быть, он думал, что это какой-то протест. Может, считал, что она отчаялась по поводу сессии. Морис был не слишком мудр, и его не интересовали внутренние движения чьей-то души, даже его собственной. Он просто переживал за Кейт и был добрым малым.
…После того как она вернулась домой от Жана, девчонки притащились за ней. Они, может быть, и не притащились бы, но у Кейт лежали их вещи. Кучей на полу. Когда они вошли, Кейт как раз занималась уборкой. Она скидывала с полок и столов все, что принадлежало предательницам, и футболила на середину большой комнаты. Она собиралась вынести все это в мусорных мешках за порог. Если эти пигалицы успеют раньше утренних мусорщиков, то их счастье. Если нет – увы, она ничем не сможет им помочь. Ничего страшного. Жан все им купит. И своей возлюбленной, и ее лучшей подруге. При этой мысли новая волна ненависти захлестнула ее, и, остановившись на полдороге из ванной комнаты, с горой косметики в руках, она со звериным рыком впилась пальцами во всевозможные флакончики и мяла-терзала их, пока на полу не образовалась разноцветная пенисто-ароматная лужа с кусками помад и переломанных зубных щеток.
Они появились на пороге, словно мокрые курицы: бледные, виноватые, с опущенными глазами, жалкие-жалкие. Особенно противно было смотреть на Барби. Она, видимо, предавалась мукам самобичевания, и это очень выразительно прописывалось во всей ее согбенной фигуре. Ну а что было нужно во всей этой истории Сандре – совершенно непонятно, думала Кейт. Ведь, в принципе, она могла сохранить нейтралитет и вместе с ним дружбу обеих подруг. Теперь же, выбрав Барби, она автоматически теряла Кейт. Более того: именно на нее Кейт больше всего и злилась. Надо же быть такой сволочью, чтобы ничего не рассказать ей! Ведь они не раз, наверное, обсуждали ее, сплетничали, придумывали, как скрыть от нее правду…
– Ну проходите, если уж пришли!
– Мы, собственно говоря, за вещами…
– Вот за этими? – Кейт указала рукой на бесформенную горку, возвышавшуюся на полу, скорее напоминающую старый хлам, от которого хозяева ежегодно избавляются перед Рождеством.
– Да, кажется… Что ты с ними сделала?
– Я производила уборку в доме. Этот мусор мне показался лишним. Так что забирайте, или завтра его заберут мусорщики.
– Кейт, нам надо поговорить, – решительно начала Сандра, но та, в упор ее не замечая, прошла мимо и обратилась к Барби:
– Ты довольна, дорогая? У вас с Жаном все в порядке?
– Да, в порядке. Но, Кейт, ты пойми, я…
– Так когда же, – воинственно сказала Кейт, – мне просто интересно, когда же начались у вас эти шуры-муры?
Барби сделала умоляющее лицо и сложила руки, как Дева Мария:
– Кейт, ты пойми, мне тоже…
– Да плевать я хотела, что тебе тоже! Ты отвечай на мой вопрос!
– В ма… в марте.
– Ага. А в апреле этот бабник потащился за мной в Париж и мы провели там целую неделю любви!
По лицу Барби пробежала судорога. Удивительно, холодно отметила про себя Кейт, но когда она не складывает губы бантиком, не хлопает ресницами, в общем, ведет себя, как нормальный человек, она и вправду красива…
– Я все прекрасно понимала.
– Понимала? Но мы же каждую ночь, слышишь, каждую ночь занимались с ним любовью. Я-то была не в курсе ваших отношений, но ты, как ты могла смотреть мне в глаза и прикасаться к нему, зная это?
Барби, казалось, опешила.
– Зная это?
– Неужели ты думаешь, что мы читали книжки по ночам, живя в одном доме и ночуя в одной спальне? – Она вдруг невольно вспомнила, как Жан говорил ей: «Что я, по-твоему, должен был делать вечерами, когда ты уезжала гонять до самого рассвета? В шахматы играть или читать Библию?».