Прежде чем войти, немой учитель постучался. Принц самолично открыл дверь и впустил в кабинет этого высокого поседевшего человека, который, казалось, совсем не изменился с тех пор, как впервые появился у стен Зенхарда.

— Кем бы ты хотел видеть себя в будущем? — спросил Эллильсар, присаживаясь на край стола, заваленного свитками. — Говори, для тебя нет ничего невозможного. Я обязан тебе многим.

«Все, что я пожелаю?» — уточнил Моррел.

— Да, — спокойно подтвердил Эллильсар. — Все, что пожелаешь.

«Я должен подумать».

— Хорошо. Но…

«Что-то не так?»

— Просто я хотел спросить… — Эллильсар помолчал. — Нет, ничего. Когда ты решишь?

«После коронации». — И Моррел вышел, тихонько притворив за собой дверь. Он начал бояться, что и в этот раз ничего не получится. Как всегда.

* * *

Коронация проходила в старом соборе, все было торжественно и строго, народ ликовал, насколько он был в состоянии ликовать в такие нелегкие времена, высокие господа держались настороженно, но благосклонно. Готарк Насу-Эльгад смотрел на окружающее задумчиво и отстраненно, его разум был занят совсем другими делами, далекими от происходящего.

Когда все закончилось, процессия отправилась в замок.

Моррел не был в соборе, он ждал у ворот, одетый по-дорож-ному. Тальриб держал в поводу коня, на сей раз — одного.

* * *

Глава Матери-Очистительнйцы удивленно вздрогнул, когда на его плечо легла чья-то рука. Он оглянулся и снова вздрогнул, узнавая перстень на безымянном пальце. С почти суеверным страхом он поднял взгляд к лицу подошедшего. Нет, это был не воскресший Король — всего лишь немой учитель.

Моррел протянул ему пергамент.

«Где Эллильсар?»

— Да, странно как-то все получилось, — растерянно произнес Готарк Насу-Эльгад. — Мальчик сказал, что у него дела в Зенхарде, мол, нужно подумать, отсалютовал нам мечом — тем, что вы ему подарили на совершеннолетие, — и умчался, взяв с собой только двух солдат. А меня оставил наместником. Безумие, сплошное безумие, и я, кажется, тоже схожу с ума. Откуда у вас этот перстень? Что вообще происходит?

Но Моррел уже был в седле, он дал коню шпор и вылетел раненой птицей в проем закрывающихся ворот. Копыта прогремели по подъемному мосту и крупной галькой рассыпали удаляющийся звук.

Готарк Насу-Эльгад посмотрел на сомкнувшиеся створки, на то место, где только что стоял Тальриб; сокрушенно покачал головой.

Смуглокожий тем временем не торопясь сходил к конюшням и вывел еще одного коня. Направился к воротам и через открытую по его просьбе гонцовую калитку уехал прочь, в наползающий сумрак вялой осенней ночи.

«Старею, — отстраненно подумал Готарк Насу-Эльгад. — А такому старому человеку, как я, слишком поздно менять взгляды на мироустройство. Слишком поздно…»

Близилась ночь. Многоглазый Тха-Гаят не решался раскрыть свои глаза — ему, наверное, тоже было страшно.

Эпилог

На самой верхушке башни Зенхарда дул сварливый осенний ветер, сбивая в клочья длинные рыжие волосы человека, застывшего здесь, у парапета, с древним мечом в руках.

Светало. Опаленное солнце выбиралось из-за горизонта, ненавидяще обжигая землю смертоносными лучами. Тха-Гаят закрыл свои глаза, чтобы не видеть неотвратимого. Человек у парапета этого сделать не мог.

Поэтому, когда позади раздались шаги, он не стал медлить, не стал оборачиваться, просто произнес:

— Так что же было дальше в том апокрифе, учитель?

За его спиной зашелестел разворачиваемый листок пергамента, но пришедший не стал ничего писать. Все было уже написано, оставалось прочесть, и Эллильсар стал читать.

«Змий согласился с предложением Бога, но не смирился со своей участью. Когда оказалось, что его язык лжив, он замолчал навеки, но это было больно — не общаться с другими. Тогда Змий придумал письменность и язык жестов, которым теперь пользуются увечные люди.

Раз в сто лет он пытался умереть, но неизменно терпел поражение, ибо убийца его должен был встать на поединок не с покорной жертвой, но с мастером клинка — и не было на всей земле кого-либо искуснее во владении мечом, нежели Дьявол. И тогда он решил найти и вырастить ученика, который превзойдет его в этом. Мешало одно — предмет, в котором сосредоточено мировое зло, предмет, от которого невозможно избавиться. Но оказалось возможным на время передать предмет другому — и Дьявол сделал это. У него было мало времени — предмет рано или поздно сводит с ума обладателя, если этот обладатель обыкновенный человек; только Змий способен долгое время выдерживать соседство с оной вещью. Он торопился…»