— Надо обмозговать, — сказал равнодушно, выпуская из рук баранку и потирая руки.

Двух телят Винцулис обнаружил сразу — не в своей, а в другой деревне, неподалеку: ведь давно всем известно, что всякое, ох, всякое в жизни бывает, чаще всего всякие беды случаются, людям надо менять планы и начинать жить по-другому. Вот и нашлись люди, которые собирались выращивать телят, а понадобились деньги — кому на поминки, кому на свадьбу, ни поминальщиков, ни свадебников телятиной потчевать никто не собирался, и Винцулис два воскресенья подряд с ветеринаром ездил в город, и ветеринару от этого тоже польза: дал Винцулис на бензин и дал лишку, хорошему человеку не жалко. Целых два воскресенья подряд покупал у Винцулиса телятину седой писатель с козлиной бородкой, который во второе воскресенье Винцулису сказал:

— Жаль, что больше не собираетесь бывать у нас. Приятно у вас покупается. Вы настоящий человек. По нашим временам — уже редкий человек.

— Спасибо. Рад слышать, — ответил Винцулис, следя, как седобородый человек идет через павильон, что-то бормоча под нос, а через людскую гущу прокладывает себе путь ветеринар.

По дороге домой Винцулис пожаловался ему, что люди ждут, а в следующее воскресенье везти на базар нечего…

— Найдем, — ответил ветеринар, и машина, кажется, сама прибавила ходу. — Пошевелим мозгами — найдем. Дороги теперь хорошие, снега мало, покатаемся по дальним деревням, найдем.

И нашли. Если не теленка, то бычка, а случалось, и целую корову спасал из когтей болезни острый нож ветеринара, а Винцулис вскоре стал своеобразной достопримечательностью большого города, обзавелся постоянными клиентами, которым, раззадорясь, иногда продавал дешевле, и они уходили, восхваляя столь редкого, настоящего человека. Когда животину находил не он, Винцулис, а ветеринар, продавали на троих, лишь третья часть доставалась Винцулису; жене дома он говорил, что ветеринар — золотой человек: ни разу не усомнился, отдает ли ему Винцулис эти две трети целиком, да и платил он Винцулису много. За что? Да за то, что продает. Летом Винцулис приобрел мопед и объезжал самые далекие, числящиеся за ветеринаром хутора, договаривался заранее. Не всегда получалось по уговору, но когда выходила осечка у Винцулиса, перебои аккуратненько заполнял ветеринар, грибы зимой продавала жена Винцулиса, она тоже поднаторела в торговле, стало везти и ей. Устраивалась за прилавком подальше от Винцулиса, чтобы всякими лишними флюидами друг другу не мешать.

Года через два Винцулис стал строиться — основательно отремонтировал избу, с обеих сторон отгрохал по крыльцу, на чердаке оборудовал две комнатки, жена, вспомнив девичьи денечки и свою маму, у которой в палисаднике почти до заморозков пестрели цветы, обсадила дом кустами да цветами, посеяла цветы, и еще через год их дом посетила комиссия и прибила к стене доску — усадьба Винцулиса оказалась самой красивой во всем районе. Его сын, успешно завершив учебу, остался работать по торговой части в большом городе, сразу же завел легковушку, летом и осенью часто приезжал к родителям, привозил гостей, с иными жена Винцулиса и договориться не могла, не знала она столько языков, появлялся ветеринар, но редко, он почему-то старался поменьше маячить на виду у приезжих; может, оно и правильно: ветеринару положено больше времени проводить с животинами! Винцулисова жена стала веселее, даже не выглядела такой толстой: ветеринар или какой-то его родственник познакомил ее с хорошей портнихой в большом городе, та шила ей такие платья, что толщина куда-то пропадала. Однажды, когда Винцулиса высадил во дворе из машины ветеринар, завоняв дымом весь двор, а вечером, лежа в соседних кроватях, Винцулис долго беседовал с женой, она вдруг вспомнила мелкую такую подробность из своего детства.

— Видать, уже старость, Винцулис…

— А что же?

— Которую ночь все снится да снится… Был такой случай, но почему теперь снится, а?

— Снится, говоришь? Наверно, парни из давних лет?

— Ты уж всегда, Винцулис… Случай такой снится. Это еще при поляках было. Все бродят нищие из двора в двор. И хлеба или там картошки им не подашь — выйдет из ворот и зашвырнет в кусты, другой даже за ворота выносить не станет. А у нас тогда свежатина была. Корова-то гвоздь проглотила. Даже солому, смоченную в керосине, в пасть ей совали, ничто не помогло, ветеринара тогда поблизости не было…

— Не то что сейчас…

— Зарезал отец, когда корова уже подыхала. Зашла к нам побирушка, отец и говорит матери: «Дай горемыке мяса». А мать: «Что ты себе думаешь, Юозулис, что говоришь?.. Мы-то можем есть, мы хорошо знаем, как оно было, сосед может есть, он тоже знает, как было, а подашь нищей — станет болтать по всей деревне, расскажет людям, пожалуется — падалью угостили… Лучше полезай на чердак, отец, отрежь-ка ей сала». — «Выдумываешь», — сказал отец, однако полез на чердак…

Тихо в доме Винцулиса. Лишь старенькие часы идут, позванивая, стерлась со временем цепочка, для родителей Винцулиса тащила она годы по зубчатым колесикам, и для родителей этих родителей… Поэтому теперь частенько стопорится, а гирьки тащат вниз, через силу тащат, и часы пугающе хрустят. Еще страшнее отбивают они время. Хорошо еще, что получасовой удар пропускают. Подскакивая, медный молоточек лупит по стальной скрученной проволоке, и звучище такой, что зубы ноют. Однако так бывает лишь с человеком, который редко слышит этот бой, Винцулисы-то его не слышат, хотя только что пробило три часа ночи. По другому берегу речки носится соседская лошадь — каждую ночь она стучит копытами по земле, так стучит, что кажется, будто поезд грохочет или какая-то машина побольше поезда — по песку отлично передаются звуки.

— Тоже мне невидаль, — равнодушно говорит Винцулис. Нет, это ему хочется сказать равнодушно, но какой-то злосчастный бесенок повис на кончике языка, что-то скрывает и от жены, и от самого Винцулиса.

Тра-ба-бах — слетает цепочка часов с зубчика.

— Винцулис, — тихо говорит жена, так тихо, что даже старенькие часы как будто прислушиваются. Глупость какая — что они могут услышать от двух стариков! — Винцулис… Тебе не кажется, что ветеринар… Нехорошо это, Винцулис…

— Чего? Ишь чего выдумала! Выбрось из головы! — в тишине внезапно выкрикивает Винцулис, отворачивается к стене, но засыпает не скоро, только закроет глаза — и тут как тут побирушка с крашеными губами, только закроет глаза — и тут как тут…

Рано утром во двор влетает легковушка ветеринара, а днем, когда он стоит на рынке большого города, Винцулису приваливает счастье: его снимает знаменитый фотограф, сам фотограф объясняет, кто он такой, а несколько месяцев спустя, когда к Винцулису съезжаются приятели Тереселе, они вручают ему журнал, на обложке которого голубоглазый Винцулис улыбается в белые усики! И радости, и хохота полон двор. Вскоре мимо проезжает ветеринар — он тоже заметил журнал, купил в районном киоске, привез Винцулису, а сейчас идет к нему, читая подпись под снимком: «Настоящий деревенский человек».