– Вы та еще сука.
– Он произнес это как комплимент, и она так и восприняла его.

– Именно, - ответила она.
– Тебе нужно было, чтобы твой духовник сказал тебе принести мне рождественский подарок, иначе тебе бы и в голову не пришло подарить что-то женщине, которая приютила тебя. Не так ли? Для меня это очень похоже на бедность души.

– Вы приютили меня только потому, что считаете меня привлекательным.

– Нет, я приютила тебя по той же причине, что и Мышшелини, - мне нужна была помощь, чтобы вывести грызунов. Священничек - хороший телохранитель.

Он откинул голову и просто смотрел на нее.

– Я принес вам рождественское растение. Хоть на минуту вы можете быть милой со мной?

– Я могу быть милой с тобой...
– она взглянула на напольные часы у противоположной стены.
– Пятнадцать секунд. Начинаю сейчас. Бамби, я, правда, считаю тебя очень привлекательным, несмотря на то, что ты холодный, отстраненный и погруженный в себя, беспечный, сноб, безумно наглый и...

– Ваши пятнадцать секунд почти истекли.

– Но внутри тебя есть искра, столь же прекрасная, как и ты сам. И раз я вижу эту искру, то считаю своим долгом разжечь ее и превратить в дикий огонь.

Магдалена наклонилась вперед, сжала губы и подула, целясь в ямку на его горле. Он закрыл глаза и откинул голову назад, обнажая перед ней свою шею. Она хотела укусить ее, жестко, впиться зубами в него до крови. У нее было больше одного любовника, который обвинял ее в вампиризме, возможно, она им и была. Но у нее не было желания пить кровь. Нет, она хотела пить боль, и Маркус... ее Маркус, его боль была самого прекрасного сорта. Старая боль, хорошо вызревшая, приправленная сексом, предательством и садизмом - ее любимые ароматы.

– Я должна была просить о твоем теле на Рождество, - сказала она.

– Этого не произойдет, - ответил он.

– Почему нет?
– надулась она. Он ненавидел, когда она дулась.

– У меня веская причина, - ответил он.
– И не та, о которой вы думаете.

– О том, что ты трус, который боится собственной сексуальности?

– Нет. И я не боюсь вашей.

Кровь Магдалены остыла на несколько градусов.

– Что ты имеешь в виду?
– слишком невинно спросила она, слишком небрежно.
– Мою сексуальность?

Она перегнулась через его колени, Мышши оказался зажатым между ними.

– Вы самая красивая женщина в Риме. Это кое о чем говорит, - ответил Маркус.

– Ты действительно так считаешь?
– она похлопала ресницами, пытаясь его рассмешить. Он не рассмеялся.

– У вас самые густые, самые роскошные черные волосы, которые я когда-либо видел. В ваших глазах беззвездная ночь. Ваши груди великолепны и ваши бедра - это все, о чем мужчина, который любит женщин, может надеяться и мечтать. У вас длинные стройные ноги. Вы одеваетесь как с обложки журнала. Вы пахнете как орхидея в июне - все сочное и спелое, готовое чтобы его сорвали. И вы высокая. Мне нравится насколько вы высокая. У вас изысканно теплая оливковая кожа, как у Кингсли, и к слову, в вас есть нечто похожее на него и это наивысший комплимент, который я могу произнести в чей-то адрес. В вас нет ничего не желанного. Это все, что я скажу по этому поводу.

Магдалена тяжело вздохнула и покачала головой.

– Вижу, ты знаешь мой маленький секрет, - сказала она.
– Могу я узнать откуда?

– Вы правы - моя мама датчанка. Я навещаю ее в Копенгагене, когда могу. Копенгаген одновременно большой и маленький город. Когда я пришел в августе покормить Муса и забрать вашу почту, увидел два письма от хирурга из Копенгагена. Известного хирурга. Есть лишь одна причина, почему люди не из Дании едут в Данию на операцию, одна причина, почему они посещают именно этого хирурга.

Она медленно кивнула.
– Понятно.

– Вы же знаете, что мне все равно, да? Мне нужно знать, что вы это знаете.

– Ты внимателен к моим чувствам. Как... не похоже на тебя.

– Если вы собираетесь думать обо мне плохо...

– Что я и делаю.

– Я хочу, чтобы вы думали обо мне плохо по настоящей причине, а не потому, что меня волнует, что вы родились не женщиной.

– Я родилась женщиной. Но были... некоторые «отклонения», так доктора их назвали. Эти «отклонения» стали причиной осложнений в моей жизни. Именно эти отклонения некоторые мужчины считают ужасающими, другие, с определенным фетишем, не могут устоять перед ними. Но опять же, ты не из большинства мужчин, верно?

– Вы делали операцию? Я понимаю, это не мое дело.

– Но, тем не менее, спрашиваешь.

– Вы постоянно задаете мне грубые личные вопросы.

Он был прав, но она вряд ли хотела это признавать.

– Моя мама растила меня мальчиком до начала полового созревания, и стало очевидно, что быть мальчиком не то, что задумывал Бог, несмотря на то, что у меня присутствовало нечто похожее на мужской орган. Я развивалась как девушка, начала одеваться как она, вести себя как она. Священник в нашей церкви называл меня «дьявольским семенем», «неестественным», «аномальным». Такое не забывается. Ты не забудешь, как тебя называли дьявольским. Это остается с человеком, как ожег или метка. Ты носишь это с собой, в себе.
– Она прикоснулась к своей груди, над сердцем, где все еще горела ярость.