Один раз, наклонившись над корзиной, в которую складывала собранные мячи, я заметила, как в мою сторону летит не пойманный кем-то мяч. Для меня было бы элементарно поймать его или просто увернуться, но, будь я человеком, сделать этого я бы не успела. Поэтому я позволила ударить себя в плечо и даже вполне правдоподобно сморщилась и потёрла «пострадавшее» место. Вообще-то, я всё же незаметно увернулась, поскольку мяч летел мне в голову. Я рассудила, что хотя никакого вреда нанесено мне не будет, но это-то как раз и может показаться всем странным. А удар по плечу вполне безопасен, никто не забеспокоится, что я могла получить сотрясение мозга, да и наличие синяка никто проверять не станет. В итоге неловкий парнишка по имени Кейн получил нагоняй от тренера – на мой взгляд, совершенно напрасно, – пробормотал извинение и получил от меня заверение, что мне совсем-совсем не больно. Хотя так в действительности и было, я постаралась вложить в свои слова заметную нотку неискренности – вроде как на самом-то деле мне, конечно, больно, но я гордо не желаю этого показывать. Спектакль удался. Тренер посоветовал мне дома натереть больное место мазью, «хотя, ты же в семье доктора живёшь, он знает, что делать», и вернулся к своему прерванному занятию. Я была довольна тем, как здорово я в этот раз сыграла человека. Надеюсь, если Эдвард всё ещё наблюдает за мной – он это оценит.

Спортивную раздевалку я покинула раньше остальных: во-первых, на этом занятии я не делала никаких физических упражнений, поэтому душ мне был не нужен даже для конспирации. Ну а во-вторых, Эдвард уже ждал меня под дверью спортзала, поэтому я быстро переоделась, повернувшись так, чтобы никто не мог даже мельком заметить моё «пострадавшее» плечо без каких-либо признаков «страдания», и выбежала в коридор, прямо в объятия Эдварда.

Домой ехали в приподнятом настроении. Я получила кучу благодарностей от ребят за моё «изобретение», даже неудобно стало, так меня захвалили. Дома родители вручили мне новенький ноутбук – чтобы у меня был свой личный компьютер, на котором я смогу делать домашние задания. Потом меня ждал праздничный обед с тортом – в честь моего первого школьного дня. Поскольку своё предыдущее посещение школы я забыла, этот день можно было, действительно, по праву считать первым. Потом я быстренько сделала уроки, остальные – тоже. Расправившись со школьными делами максимум за полчаса, мы провели оставшийся вечер все вместе в гостиной.

Шёл общий разговор на школьную тему, каждый вспоминал свою первую школу – было очень интересно слушать рассказы про прошлый, позапрошлый и даже семнадцатый век. Только мы с Элис не помнила свои первые школьные годы – жизнь Элис началась с чистого листа в тот момент, как она стала вампиром. Позже она выяснила, кем была, и что с ней произошло, но воспоминаний это не вернуло. Затем у неё появились новые воспоминания, связанные с Джаспером, а позже и с Калленами. Теперь воспоминаниями стала обзаводиться и я.

Наконец, я начала зевать, стараясь делать это незаметно. Но разве от вампиров можно что-то скрыть? Меня отправили спать, да я и не возражала – день был долгим, полным впечатлений и утомительным. А назавтра вновь предстоял ранний подъём. Умащиваясь поудобнее на груди Эдварда, я с иронией подумала, что каникулы окончены и начались «трудовые будни».

Глава 12. Ужасная правда. Часть 1.

И потянулись «трудовые будни». Это было очень-очень скучно. Учителя рассказывали то, что я и так знала, но отвлекаться было нежелательно – я опасалась пропустить обращённый к себе вопрос. Небольшое разнообразие вносили всякие лабораторные работы, а пару раз на уроке литературы нам показывали кино. Моё представление о том, что школа откроет для меня новые горизонты общения, оказались химерой. На уроках я молчала – ни с Мэгги, ни со Стивом у меня не завязались достаточно близкие отношения для болтовни. Дело ограничивалось приветствием да вежливыми улыбками. Пару раз я подсказала Мэгги правильный ответ – но это и всё. Перешёптывания школьников тоже меня уже не развлекали. Через какое-то время я перестала быть новостью, всё, что можно было обсудить на мой счёт – уже обсудили, поводов для новых сплетен я не давала. Поэтому мне приходилось довольствоваться в качестве развлечения лишь редкими разговорами самых безответственных учеников – обсуждением спортивных соревнований мальчиками и новых нарядов – девочками, поскольку большинство школьников на уроках всё же молчали.

Исключение составляли уроки тригонометрии и испанского. Только они скрашивали для меня школьные дни. На них мне не приходилось скучать. Болтовня Элис, практически ни о чём, всегда поднимала мне настроение, а с Эдвардом мне достаточно было просто находиться рядом. И даже когда мы молчали – это молчание никогда не было тягостным. Мне хватало его присутствия рядом, его чудесного запаха, случайного прикосновения. Рядом с Эдвардом я была счастлива, независимо от того, где мы находились и что делали. Только находясь рядом с ним, я чувствовала себя цельной.

Перемены я тоже проводила с Калленами, и это сделало меня такой же парией, как и они. Но по несколько иной причине. Как объяснил мне Эдвард, читающий мысли окружающих, самих Калленов люди избегали инстинктивно, подсознательно чувствуя в них опасность. А вот ко мне людей тянуло. Многие парни считали меня очень привлекательной и, при других обстоятельствах, попытались бы за мной поухаживать, как это неуклюже сделал Питер на первой перемене. Но то, что я не просто живу с Калленами, а явно встречаюсь с одним из них, – а Эдвард однозначно демонстрировал это всем окружающим, – делало общение со мной чем-то вроде табу.

Меня позабавило выражение, с которым Эдвард рассказывал мне о реакции парней на меня – это была смесь ревности и гордости. Он мной гордился, даже ревнуя. И ревновал, не имея к этому никаких оснований. Что бы там ни думали обо мне остальные мужчины на планете, это не меняло того факта, что для меня никого другого, кроме Эдварда, не существует.

Через пару недель школьной жизни, я готова была лезть на стену от скуки. Образно говоря, поскольку лезть на стену было для меня обыденным занятием, как для людей – подниматься по ступенькам лестницы. Но я не знаю, как ещё описать моё состояние. Казалось, что я вся чешусь от нетерпения поскорее покинуть здание школы, которое Эдвард очень метко окрестил «чистилищем». Как только Каллены всё это терпят десятилетиями? Стало немного легче, когда Эдвард подарил мне маленький приёмник на батарейках. Я включала его на минимальную громкость, которую человеческое ухо уловить практически не могло, клала в сумку и слушала на уроках. Музыка разгоняла скуку и не мешала следить за учителем, который в любой момент мог обратиться ко мне с вопросом. Жаль, что я не могла воспользоваться МП3-плеером, тоже презентом Эдварда – с «детских» подарков он переключился на «взрослые», – ведь он закачал туда все наши с ним любимые мелодии. Но сидеть на уроке в наушниках было бы слишком вызывающе, я на такое не решалась, в отличие от некоторых других учеников.

А самым любимым временем в школе для меня была большая перемена, на которой мы всей толпой ходили в столовую. Отдых от уроков, долгожданная и обильная еда, а так же общение с братьями и сёстрами, делали это время самым лучшим в первой половине дня. Как я узнала из их рассказов, раньше Каллены просто молча сидели за своим столом в самом дальнем углу столовой, лишь слегка изображая процесс поглощения пищи, а порой не заморачиваясь и этим. Я удивилась, как же никто раньше не заметил, что они совсем не едят? В конце концов, можно было потихоньку убирать часть еды в карманы, например, а потом выбрасывать, когда никто не видит. Но Эдвард объяснил, что школьники практически никогда не наблюдают за Калленами достаточно пристально, чтобы заметить эту странность. Люди бросали на них взгляды, слишком короткие, чтобы заметить что-то ещё, кроме неземной красоты, и сразу же отводили глаза, не понимая, почему сторонятся Калленов, но, тем не менее, делая это. Ладно, с моим появлением проблема еды была решена. Мой нечеловеческий аппетит служил для всех прекрасной маскировкой. Да и само моё присутствие за столом вносило нотку оживления. Сами собой возникали разговоры, на случай, если кто-то нас услышит – вполне безобидные. Но молчания за столом почти не было.