Шрифт:
— Когда сдаете? — спросил Николай.
— Послезавтра, а еще ни бум-бум. У меня вообще с математикой...
— Ты ее не понимаешь или она тебя?
Олег хохотнул.
— По-моему, у нас полная взаимность: ни я ее, ни она меня.
— А у Кати?
— У нее порядок, вот она и берет меня на буксир.
— Жаль, времени нет, а то бы я вас поднатаскал.— Николай прошелся по горнице, заглянул в спальню родителей — и там все без перемен: широкая железная кровать, перины, гора подушек, коврик на стене, будильник на комоде возле зеркала, платяной шкаф, старенький приемник «ВЭФ» на полочке, коврики, дорожки, два стула с гнутыми спинками.— Послушай, братец, а пожрать в этом доме имеется?
— Ой, конечно! Я ведь тоже голодный. Сейчас сообразим, мигом! Только переоденусь.
— Анька тебе кроссовки достала — мечта! — сказал Николай.
Олег скрылся б средней комнате, рядом с боковушкой, а Николай сходил к машине, достал из багажника подарки — «дипломат» для отца, кроссовки для Олега, платок для бабки Марфы, халат для матери, конфеты и печенье для всех вместе. Сунув кроссовки в комнату Олега, он вышел во двор, скинул рубаху и под дровяным навесом в охотку, с яростным напором расколошматил колуном с десяток березовых чурок. Получилась целая гора дров. Он быстро и ловко уложил их в поленницу и с удовольствием помылся до пояса под уличным умывальником, поплескался холодной колодезной водицей. Растершись до жаркой красноты махровым полотенцем, висевшим на гвоздике, он развалился на свежем сене, сухом и пахучем, разбросанном для подсушки во дворе.
Из стайки с ведром молока вышла Катя, важно прошествовала в дом, даже не взглянув в сторону Николая. Шарик бежал следом за ней, покусывая ее за пятки и игриво рыча. За ними двинулась из стайки Зорька, постояла возле крыльца, мыкнула, вытянув шею, и пошла со двора. Шарик, выбежавший из дома, кинулся вдогонку, Зорька остановилась было, мотнула рогом — этак по-приятельски, заигрывая с собачкой, и потрусила в стадо, которое собиралось за околицей. Шарик вскоре вернулся и улегся в тень, вывалив язык,— на морде его было написано полное удовлетворение жизнью и собой.
На крыльцо вышли Катя и Олег, коротко поговорили о чем-то, и Катя торопливо ушла. Олег помахал Николаю, приглашая в дом.
Когда Николай вернулся в горницу, на столе уже стояли миски, кружки, чугунок с тушеной картошкой, крынки с молоком, банка со сметаной, зеленый лук, хлеб кусищами, сало зимней засолки, хрен, горчица, соленые огурцы, капуста.
— Ну, сели! — скомандовал Николай и первым скользнул по лавке к окну.— Мое место!
Было уже не до разговоров. Олег не отставал от старшего брата, наворачивал за обе щеки. Когда первый, самый горячий приступ голода миновал и, отдуваясь, Николай калил еще одну кружку молока, Олег сказал, что кроссовки в самый раз, он очень благодарен Ане и теперь ему не страшен серый волк, в смысле экзамены: новыми кроссовками сразит наповал математичку, а заодно и всех остальных учителей.
Только теперь Олег решился в упор взглянуть на брата. И взгляд этот, изучающий, пристальный, не остался без внимания Николая.
— Ну и как? — спросил он.— Изменился?
— Ты? — уточнил Олег, смущенно пряча глаза.— Очень!
— В худшую? В лучшую сторону?
— М-м, пожалуй, в лучшую.
— Спасибо за «м» и «пожалуй». Откровенность нынче занесена в Красную книгу. Слыхал о такой?
— Слыхал. Не только откровенность...
— Да? — Николай посмотрел на Олега с интересом.— А еще что?
— Ну доброта хотя бы, душевность...
— Ишь чего захотел! Сейчас другие параметры в ходу: сколько стали, угля, битов информации на душу населения. И чем больше душ, тем меньше этой твоей душевности. Работать надо, а не строить прекраснодушные иллюзии. Жизнь совсем другая...— Николай помолчал и вдруг спросил: — А вы с Катей дружите?
— Ах...— Олег разулыбался, не в силах скрыть радость.— Мы же в одном классе, вместе ездим в школу... и обратно.
— Ты ее провожаешь?
— Конечно! Она же рядом живет. Помнишь, по нашей улице, третий от нас дом. Купили у стариков Звайгзне, когда им разрешили вернуться в Литву.
— Помню, помню. Помогал Георгию Сергеевичу перевозить вещи. Катька тогда вообще пацанка была, буркалки черные, сама серьезная. А теперь — такая девка, просто первый сорт!
— Она хорошая.
— Да вижу. Плохая не стала бы тут с коровой возиться. Кто мы ей? Даже не соседи. Или... засватал уже?
— Что ты?! — Олег залился румянцем, на носу выступил пот.— О чем ты!
— Ну, ну, пошутил. Тогда, значит, из-за матери. Видит, трудно одной управляться со всеми с вами. Отец опять же всю дорогу на колесах, да?— Георгий Сергеевич?
— Ну, и он тоже.
— Да у них большое несчастье, .от них мать ушла.
— То есть как «ушла»? — не понял Николай.— Какая мать? Чья?
— Ну, Полина Анатольевна, Катина мать.
— Вон как! А почему?
— Любовь,— сморщился Олег.
— Любовь?! Ну что ж, причина, считаю, уважительная, ничего не попишешь — любовь!
— Думаешь, любовью можно все оправдать?
— Не все, но — многое! Сильно переживает?
— Еще бы! Катя ведь очень добрая.
— Ценная информация... Ну, а куда решили поступать?