Шрифт:
Мищерин пожал плечами, задумался, но, судя по глазам, думал он совсем о другом. Николай помахал перед ним пальцем, проверяя реакцию.
— Что? — очнулся Мищерин.— Чего вы хотите?
— Я вам подскажу, Виктор Евгеньевич. В начале было три темы. Жора Сазыкин — электрическая часть, Ромка Маклашов — конструкция, ваш покорный слуга — физика процесса. А что теперь? Одна тема! Понимаете, одна! И тянет ее ваш покорный слуга, то есть — все три темы! Но дело не в этом.—
Николай досадливо прихлопнул ладонью по столу.— Виктор Евгеньевич! Вы опять не слушаете. Мне что, десять раз вам объяснять? Итак, я один тяну три кандидатские. Так?
— Чего вы хотите? — запальчивым тенорком выкрикнул Мищерин.— Идею давайте, ну!
— А идея проста...— Николай придвинулся еще ближе, и Мищерин опасливо отодвинулся вместе со стулом.— Защищать не кандидатскую, а докторскую! Сразу! А? Идея?
— М-м-м...— промычал Мищерин и гнусаво выговорил: — Докторскую, хм, ишь чего захотел... Докторскую...
— А что? Не имею права? Или «самовар» не тянет? Ваша же идея не тянет?!
Мищерин снял очки, протер их полой рубашки (он был в легкой полосатой
рубашке с короткими рукавами), нацепил их и живо, очень внимательно уставился на Николая.
— Что? — удивился Николай.— Что скажете?
Мищерин уронил голову набок, увел глаза в потолок, мыкнул что-то нечленораздельное. Николай ждал, затаив дыхание. Глаза его не мигая следили за малейшим движением лица Мищерина. Это был миг особой важности. У Николая даже закружилась голова, будто балансировал на тонком канатике над пропастью.
— Не знаю, не знаю,— проворчал Мищерин, увиливая глазами.— Это, дорогой мой, не в моей компетенции.
— Знаю, не в вашей, но поговорить вы смогли бы... — утвердительно сказал Николай, переводя дух. Самое страшное позади, категорического «нет» не прозвучало, и то хорошо.
— С кем поговорить? — сморщился Мищерин.
— С академиком.
— О-о,— протянул Мищерин, закатывая глаза,— это — нет. Увольте! На это я не ходок. Да и Вениамин Яковлевич, насколько я его знаю, не одобрит. Это, знаете ли, ЧП. Это — через Москву! Тут психологии больше, чем науки.
— Но лично вы как считаете?
— Я? Лично? — Мищерин помотал головой.— Лично я считаю неудобным заниматься этим вопросом — для себя неудобно. Потому что это, знаете ли, большая претензия. Я — доктор, провожу своего аспиранта сразу на докторскую. Очень большая претензия. Нет, на это я не пойду.
— Но почему претензия? — не унимался Николай.— Помните, как сказал Вениамин Яковлевич? Если аспирант, лучше всех понимающий значение своей темы, не может убедить других... Лучше всех понимающий!
— Не уверен, что Вениамин Яковлевич имел в виду то же самое, что имеете сейчас вы.
— То же самое!
— Не уверен.
— А я уверен!
— Ну, если вы так уверены, обратитесь непосредственно к Вениамину Яковлевичу.
— Вы думаете, можно?
— Коля, не морочьте голову,— не выдержал Мищерин.— Я этим вопросом заниматься не буду. Все, до свидания! Мне некогда. Видите, я работаю!
— А кто, как вы думаете, мог бы подсказать ему?
— Кто? Не знаю. Думаю, никто.
— А я знаю — кто.
— Кто?
— Не скажу.— Николай засмеялся и, сунув руки в карманы, гоголем прошелся по кабинету.— Между прочим, вам тоже не безразлично, на каком уровне пройдет ваш аспирант. Верно? Если диссертацию признают докторской, значит, и ваш уровень соответственно подпрыгнет. Так?
— Конечно,— помедлив, согласился Мищерин.— Но, повторяю...
Николай перебил его:
— Все, все, Виктор Евгеньевич, я понял, вам неудобно, вы будете в стороне. Все будет о’кей! До свидания!
3
В первом часу Николай затормозил у подъезда своего дома. На лавочке уже сидели, ожидая его, Аня и Димка. Аня напаковала большую корзину, сумку и чемодан — продукты, игрушки, книги, теплые вещи на случай похолоданий. У Димки начинался дачный сезон, каждое лето проводил у прабабки и прадеда. Сначала с ним возилась Аня, потом, когда у Ани кончался отпуск, подключались бабка и дед, и так уж повелось с молчаливого согласия всех, что старики, то есть дедуля и Калерия Ильинична, при общих продуктах на общей кухне питались отдельно от молодых,— у дедули был строгий режим, нарушать который он не собирался ни при каких обстоятельствах, а Калерия Ильинична считала, что на одного ребенка и без нее достаточно нянек.
Дача была большая, места хватало всем, правда, дедуля недолюбливал сына и невестку, но на отношениях это никак не сказывалось, все были заботливы, внимательны друг к другу, интеллигентны.
Дорога обычно занимала час двадцать, нынче Николай домчался за час. Аня то и дело ахала, просила не гнать так отчаянно, но скорость шестьдесят Николаю казалась черепашьей, и он, где можно и где нельзя, держал под восемьдесят. Димка, сидевший у Ани на руках, восторженно повизгивал, когда удавалось обогнать впереди идущую машину,— Николай довольно улыбался: сегодня сын был явно в него.