Шрифт:
Ощущение воли, скорости и простора вдруг породило странную фантазию: ему представилась гигантская дорога вокруг земного шара в виде стального кольца, скользящего по роликовым опорам, как обойма шарикоподшипника. Земля вращалась в одну сторону, дорога — в другую, причем без всяких двигателей, только за счет сил инерции. Николай даже зажмурился, чтобы прогнать висевшее перед глазами необычное сооружение,— все-таки он был за рулем и нет-нет да и проносились мимо него встречные машины. А воображение продолжало достраивать, дорисовывать фантастический проект. Уже не просто дорога виделась ему в солнечной дали, а бублик гигантского ускорителя — полая изогнутая стеклянная трубка, из которой откачали воздух и заполнили ее газом дейтерием, изотопом водорода. Легкий разреженный газ то сжимался к центру трубы в ярко-оранжевый жгут, то расплывался к стенкам светящимся прозрачным туманом. Газ пульсировал, и в ритме с пульсациями вспыхивали какие-то вкрапления в стекле трубы, блики на дороге и солнце в ясном небе... И сами собой в уме закрутились формулы, поплелись прикидки вариантов, расчеты — сначала дороги-кольца: скорость, масса, грузоподъемность; потом — ускорителя: диаметр «бублика», энергия частиц, температура плазмы внутри трубы. Дорога могла бы стать глобальной транспортной магистралью, а ускоритель — орудием науки и техники: хочешь исследуй в земных условиях, хочешь направляй пучок на Луну — для обработки лунной поверхности или на орбиту — для сварки конструкций космических станций. Чем не дело, способное объединить человечество! А если в «бублике» разогнать два встречных пучка и потом направить друг на друга? Идея? Что скажете на это, уважаемые коллеги? Варит башка у аспиранта Александрова Николая Ивановича? Хо-хо! Еще как!
Так, убеждая и накручивая себя, он подкатил к зданию института, пятиэтажной глыбе, выплывшей из леса, — продольные сплошные ряды окон придавали институту вид корабля, правда, без мачты и традиционной трубы. На площадке у входа сверкала и серая «Волга» Мищерина, значит, шеф на месте.
Мищерина он нашел в кабинете — Виктор Евгеньевич кособоко сидел за столом, писал. На Николая взглянул холодно, поверх очков, кивнул на стул у окна, дескать, прошу подождать. Николай сел, машинально взглянул на часы, засек время. Взглянул на часы и Мищерин.
— Ну-с, как дела? — спросил он, не отрываясь от писанины.— Луч есть?
Николай рассказал о делах: луч есть, жгуты — тоже, начали замеры, пора наконец решить со ставкой лаборанта — люди работают, а ставки до сих пор нет. Мищерин спрятался за кислую улыбочку, дернул носом, поправил очки.
— Ставка будет позднее.
Он явно ленился, утекал, сворачивался в свою раковину, и Николай вдруг разозлился.
— Ага, будет! Сегодня уеду я, завтра — вы, потом — директор, потом — бухгалтер. Нет уж, Виктор Евгеньевич, давайте-ка прямо сейчас решим вопрос. Сейчас все на месте. Вам снять трубку и позвонить — все дела!
Едва Николай начал говорить, Виктор Евгеньевич откинулся с выражением крайней муки на лице, как будто его пытали каленым железом или без наркоза рвали зуб.
— Коля, умоляю,— простонал он,— я же обещал вам, чего вы давите, я же сказал — сделаю, значит, сделаю. Но не сию минуту, понимаете? Сию минуту я этим заниматься не буду. Извините за резкость.
Николай усмехнулся: «Извините... а если не извиню?!»
— Нет, Виктор Евгеньевич, сейчас надо, потом — будет поздно,— сказал он.— Вы же сами говорили: забота о людях — самое для нас главное.
— Я?! Такое?! С чего вы взяли? Когда это я говорил?
— Говорили, много раз,— нахраписто наступал Николай. — Хотя бы после обсуждения у академика, когда все вышли из круглого зала, тогда и сказали. Забыли, что ли?
Виктор Евгеньевич беспокойно заерзал на стуле (кресел он не признавал, только жесткие стулья), дико посмотрел на Николая, недоуменно пожал плечами.
— Нехорошо отпираться,— поддавливал Николай,— у меня есть свидетели.
— Кто? — вздернулся Мищерин.— Кто при этом был? Напомните.
— Ну хотя бы Вадим Ишутин, да и другие.
— А где Ишутин? Можете позвать?
— Ишутин в деревне, испытывает «самовар». Но Виктор Евгеньевич! — закричал Николай.— Вы себя очень странно ведете, отпираетесь, будто сказали чушь или крамолу. Вы же все правильно сказали. Просто гениально! Забота о человеке! Человеческий фактор! Сейчас все только об этом и говорят — радио, телевидение, газеты. Вы очень точно попали, но только надо довести эту ценную мысль до конца. Понимаете?
Мищерин затравленно взглянул на Николая, как-то разом сник, тяжело вздохнул, вяло потянулся к телефону, взял трубку, но она выпала из его руки. Николай шустро подхватил ее, подал шефу, придвинул поближе телефон. С видом каторжника, истязаемого злым надсмотрщиком, Мищерин принялся набирать номер. Однако едва на другом конце провода откликнулись, он встрепенулся и бодрым, моложавым голосом толково объяснил бухгалтерии, в чем дело. Там, кажется, поняли и что-то пообещали — Мищерин обрадованно закивал Николаю, поблагодарил бухгалтершу и, довольный собой, положил трубку. Однако радость была недолгой.
— Ну я же говорил,— гнусаво, растягивая слова, капризно сказал он.— Алла Васильевна знает, зайдете, оформите кого наметили. И нечего было давить. Все у вас?
— Нет, не все.
— Ну что еще?!
— Есть одна идея, хочу посоветоваться...
Резко сморщив нос, Мищерин поддернул очки и так и застыл со сморщенным, недовольным лицом. Николай ждал, когда Мищерин «дозреет», когда природная любознательность шефа переборет раздражение и лень к разного рода организационным вопросам, от которых он отвиливал всеми правдами и неправдами.
— Я знаю, вы не терпите робких и тихих, Виктор Евгеньевич,— начал Николай.
— Я?! Не терплю?! — удивился Мищерин.— С чего вы взяли!
— Да! Поэтому-то я и решил посоветоваться прежде всего с вами.
Мищерин глядел на него сквозь очки, и его припухшие, с красными веками
глазки как-то странно, мелко-мелко подрагивали — казалось, вот-вот он расплачется от обиды, такое у него было несчастное выражение.
— В начале моей аспирантуры — сколько было тем? — придвигаясь к Мищерину, вкрадчиво спросил Николай.