Окружные военно-разведывательные бюро и агентурные организации в нейтральных странах

Передовыми подразделениями III-Б отдела, осуществлявшими разведку сопредельных с Германией территорий и связь между берлинским руководством и агентами, работавшими за границей, были разведывательные отделения при пограничных корпусах [71] . Из агентурных донесений, полученных штабом войск Гвардии и Петербургского военного округа ясно, что, к примеру, разведку на северо-западе России (Прибалтийский край, Санкт-Петербург, Финляндия) осуществляли военно-разведывательные бюро штабов I Гвардейского корпуса (г. Штеттин) и II корпуса (г. Кенигсберг), руководимые генералом фон Цетлиц-Лаферном и майором Б. фон Шмеллингом [72] . Причем кенигсбергское бюро находилось в тесном контакте с 4-м отделением местной полиции, обеспечивавшим немецких разведчиков фиктивными документами для пересечения границы с Россией и проживания в ней [73] .

Свидетельством заинтересованности немцев северо-западными областями России являются цифры статистики, имевшиеся у русских властей. По данным петербургской военно-окружной контрразведки только в 1912 г. на ее регистрационном учете состоял 91 человек, подозревавшийся в немецком шпионаже [74] .

По образцу окружных военно-разведывательных бюро, III-Б отдел имел свои опорные пункты и в крупных городах некоторых нейтральных стран – Брюсселе, Антверпене, Берне – агентура которых была в том числе сосредоточена и на России. Однако географически наиболее удобное месторасположение к ее границе, в частности, северо-западной (Финляндское княжество), имела разведывательная сеть немцев, организованная в Швеции. Стокгольмское военно-разведывательное бюро включало в себя семь отделов, а именно: разведывательный, контрразведывательный, военный, морской, экономический, политический для России и политический для нейтральных стран [75] .

Для работы первого из них на сопредельной финской стороне были созданы благоприятные политические условия. Несекрет, что Финляндия, как и некоторые другие национальные окраины Российской империи, стремилась к самоидентификации и выходу из ее состава. Сепаратистско-националистические настроения местных органов власти, политических партий/союзов (финская социал-демократическая рабочая партия, «Войма», «Красная гвардия») и значительной части населения выражались в негативном отношении ко всему русскому на территории княжества: военным гарнизонам, законам, культуре, языку и пр. Как во время правления русского генерал-губернатора Н.И. Бобрикова, так и после его убийства, радикалы были готовы «в случае надобности прибегнуть к вооруженному мятежу, террору против Русского правительства…» [76] .

Сложившаяся враждебность финнов и шведов («младо-финнов») не могла не сказаться на поддержке, пусть даже и косвенной, разведывательных устремлений немцев, оперировавших в приграничных со Швецией районах Финляндии. В результате чего, во-первых, при задержании военного шпиона петербургской контрразведкой, все следственные мероприятия проводились финляндской полицией, которая «по ее чисто архаическим обрядам и инструкциям, чуть ли не предупреждала его об этом (т. е. об аресте. – В.3.)» [77] . Во-вторых, русская полиция и жандармские чины в финляндских губерниях были полностью бесправными [78] . И, в-третьих, на финляндские губернии не распространялась юридическая сила закона о шпионаже от 5 июля 1912 г. [79]

В создавшейся оперативной обстановке русским военным оставалось лишь констатировать действия немецких разведчиков в Финляндии. Судя по материалам отчетности петербургской военно-окружной контрразведки, например, за 1912 г., негласное наблюдение было установлено за подполковником германского Генерального штаба Вейднером, немецким лейтенантом Г. Венке, а также немецкими подданными Леонарди, Блешем, Штоквассером и др., ввиду их настойчивого интереса к крепости Свеаборг, столице княжества Гельсингфорсу и расквартированным в ней русским войскам [80] .

Вывод:

На закате столетней истории своего сосуществования в составе Российской империи, Финляндское княжество добилось условного статуса быть «государством в государстве». Это позволило ему не только увеличить состав национальных кадров в органах местного управления, правоохранения и юстиции, но и стимулировать их сепаратистские настроения. В условиях многолетнего и повсеместного саботажа решений верховной (и высшей) российской власти надеяться на эффективное сотрудничество финляндских властей в вопросах профилактики, розыска, расследования и судопроизводства по делам об иностранном (немецком) шпионаже было бессмысленно. Руководствуясь сложившейся политической конъюнктурой и удобной территориально-географической конфигурацией Финляндии, германский Генеральный штаб использовал ее губернии в качестве надежного и многолетнего «плацдарма» для быстрого и безопасного передвижения своих офицеров и сбора разведывательных сведений о расквартированных там русских сухопутных силах (и сосредоточенных оборонных сооружениях).

Агентура (в том числе под прикрытием немцев-колонистов из Германии), действовавшая в приграничных европейских военных округах России

Как выяснилось в ходе исследования, режим минимальной опасности и практически беспрепятственные условия для подвижности немецких шпионов в приграничных территориях Европейской России (от Балтики до Черноморья) были обусловлены имевшейся у них возможностью скрыться в огромной массе соотечественников-колонистов.

В конце XIX – начале XX в. наблюдалось активное перемещение немцев (из Германии и Австро-Венгрии) на территории Российской империи, прилегающие к северо-западному, западному и юго-западному участкам ее государственной границы (районы ведения Петербургского, Варшавского, Виленского, Киевского и Одесского военных округов).

В окрестностях Санкт-Петербурга с населением 2 740 000 человек к 1910 г. проживало 93 000 немецких поселенцев мужского и женского пола, компактно осевших в девяти колониях (Шуваловская, Гражданка, Ново-Саратовская, Среднерогатская, Колпинская, Эдюп, Петергофская, Стрельнинская и Кипень) [81] .

В Эстляндской и Лифляндской губерниях из 3 000 иностранцев мужского пола (немцы, австрийцы, шведы, французы и англичане) в возрасте от 19 до 60 лет на долю немцев (иностранного и русского подданства) приходилось, по сведениям на 15 февраля 1905 г., 1 821 человек [82] .