Шрифт:
— У меня уже кружится голова. Я больше не буду пить.
— Больше и не надо.
— И не буду, — она умостилась с ногами на диван, погладила пальцем каблучки, — вот если бы кто-нибудь зашел сюда, Богдан Петрович, никогда бы не подумал, что можно так сидеть вдвоем, просто так...
— Пожалуй, вы правы, Виктория. Зачастую даже жалеешь, что оканчивается все просто так. — Он задумался, она погладила его руку, и он принял это как должное, как хорошо знакомое, родное, — так делала Валя. Он продолжал в прежней задумчивости. — Вот сегодняшнее короткое письмо одной, казалось бы, давно забытой женщины. Лиза... Она появилась возле меня в такое время, когда так нужна была женская ласка, прикосновение легких пальцев. Я тогда очень страдал физически. Я не мог почти сам ходить. Просить костыли, или кататься на тележке — стыдно. Она пришла и помогла мне. И сейчас я вспоминаю свои страдания и непременно ее. Хорошо вспоминаю, и храню ее облик в своем сердце. А вот я не узнал ее ближе. Мы не были близки, Виктория. Только на прощание я поцеловал ее. И после жалел, что так коротка была эта встреча. И она, очевидно, полюбила меня тогда за... несчастье. Ведь странно, когда такой огромный детина корчится от боли...
— Я бы тоже поступила так, как она, — сказала Виктория, — я бы непременно ухаживала бы за вами, исполняла всякие ваши желания... бегала бы за лимонадом, апельсинами, цветами...
— Следовательно, вы тоже хорошая.
— Может быть, — сказала она, задумавшись, — но только по отношению к вам... хорошая не к каждому, Богдан... Петрович...
Он повернул кисть руки, и на его ладонь она положила свою маленькую, слегка подрагивавшую руку. Он сжал ее сильно-сильно... Она прикусила губу и полузакрыла глаза. Снова тень от ресниц упала на ее щеки. Богдан разжал пальцы и долго сидел, не шелохнувшись, наблюдая еле заметное подрагивание ее губ.
— Вы хорошая, Виктория, — как-то выдохнул он и осторожно, боясь оскорбить ее, поцеловал ее волосы....
...Она ушла как-то незаметно. Неясные блики света стояли в комнате. На столе светилась недопитая бутылка и наполненный вином бокал. Ее не было, но в комнате остались ее манящие запахи, какие-то особые духи — неизвестные ему.
Резко позвонил телефон. Дубенко взял трубку, заметил, что на ней густо осела пыль, брезгливо поднес к уху.
— Слушаю... Николай? Уже половина седьмого? Ты разыскивал меня? Да, я немного вздремнул, Коля. Неожиданно попал к себе. Сейчас приеду. Хриплый голос? Все в порядке. Вполне здоров, Николай.
ГЛАВА XIX
Трунов принял Дубенко в одной из комнат штаба. Они сидели на диване, шуршащем накрахмаленным чехлом. На полу лежал афганский ковер с пышной бахромой, на стене, напротив, висела картина «Тильзитский мир». Император Александр шел на пакетботе к островку Немана для переговоров с коварным завоевателем Европы.
Николай был в новеньком кителе, тщательно вычищенных сапогах, выбрит и даже надушен. Богдану стало стыдно за себя. Он обнаружил — брюки вздулись на коленях колоколами, туфли в грязи, рубашка не первой свежести, на шляпе пятна от автола.
— Что хорошего, Богдан? — спросил Николай.
— Хорошего мало, Николай.
— Вижу по обмундированию.
— Заметил?
— Ну, как же. Привычка, в армии служу. На гражданской грязный костюм — признак деловитости.
— Ты не очень, — шутливо огрызнулся Дубенко, — генерал может командовать, были бы только телефоны под рукой, а наш брат, производственник, лезь в каждую дырку.
Трунов внимательно приглядывался к нему.
— Ты сегодня мне что-то не нравишься, Богдан. Лицо бледное, помятое. Так нельзя зарабатываться.
— Николай, — вспыхнул Богдан, — я пока тебе не подчиняюсь непосредственно.
— Богданчик, — он полуобнял его, — сердишься? Что случилось?
— Полотно и виадук разбомбили.
— Знаю.
— А завод нужно вывозить, знаешь?
— Тоже знаю.
— А что мы своими силами ковыряться будем три дня, тоже знаешь?
— Не похвалюсь, не знал. Что тебе нужно практически?
— Твоей помощи, Николай.
— Все понятно, Богдан. Через часок на месте вашего мелкого происшествия будет железнодорожный батальон. Своих людей не отпускайте. Гуртом и батьку бить легче.
— Спасибо, Николай. Мне казалось, что ты не сумеешь помочь мне.
— Если бы помогать только тебе, пожалуй, подумал бы. — Николай прищурил глаза. — Ведешь ты себя плохо.
Дубенко привстал от изумления. Краска залила его лицо.
— Ты брось, Николай... если ты помог мне...
— Не тебе, дурень, нашему общему делу... А чего ты покраснел?
— А, брось, ну тебя... а если бы мне лично, не помог бы?
— Вот что! За что тебе помогать? Валю куда сбагрил?
«Неужели он что-либо узнал или догадывается?» — промелькнуло в мозгу Богдана.
— Я отправил Валентину в Москву, — сказал он, стараясь не смотреть на Николая.
— Точно уверен?
— Уверен ли я? — у Богдана захолонуло сердце. — Что случилось с Валей?
— А ты ее, оказывается, любишь, бродяга. Даже в лице изменился. А она беспокоится, какие-то там измены... какие-то блондинки...
— Блондинки?!
— Конечно, ее фантазия. Чего жены не нафантазируют. Им кажется, что за их мужьями всю жизнь охотятся какие-то блондинки. Простим нашим женам, Богдан.