– А я работаю кажинный день, с рассвета до лучины. По воскресеньям только в церковь и хожу. А оброку много: в долгах как в шелках! А ты, видать, богач, раз тройки, ездишь...

– Ага, на них... богач! Ха-ха!
– засмеялся подросток.

– Троек-то, говоришь, две?
– продолжал Ванятка.

– По двум предметам. Физкультура и рисование. Не все же рисовать умеют?! И с силушкой у меня плоховато. Зато в компьютерах, дисплеях, АСУ - разбираюсь!

– Осу я видел, и пчёл. Каких два предмета, не пойму. Телег али саней?

– При чём тут телеги, сани, осы, пчёлы?!
– удивился Крестаковский.
– Тройки, понимаешь? Трой-ки! Умственно отсталый, что ли? Дурак? Говорим по- русски, а как будто на разных языках разговариваем!

– Три-худа дураком обзывала. Но я - нормальный. У нас все таки, - обиделся Ваня.

– Неграмотный ведь, а смекалистый, - вступился за Ваню Шишок.
– Мастерство ух как знает. Давай твой, как это, карбютор, живо разберёт.

– Говорите-то вы по-русски, только в выражениях разных времён, - вступился в разговор Ложкарёв.
– С Полиграфа они, Крестаковский, разве не видишь, шутят. Приехали к нам с концертом.

– С каким концертом? С какого полиграфу?
– опять удивился Ваня.

– Уж и не знаю, с какого. С детского или со взрослого. У вас там фольклор, - сказал Ложкарёв.

– He ведаю.

– He знаем, - добавил Шишок.

– Недавно в городе живете?

– Я - домовой, Шишок. Ваня Шуршалой-Шебаршалой кличет. Живу в Твери, почитай, четыреста годков. А Ванина родня живёт здеся испокон веку в Загородном посаде.

— Ясное дело. Ваня живёт в центре города. А Шебаршала, Домовой - украинская фамилия?
– спросил Ложкарёв.
– Весело, славно разыгрываете нас!

– А вот Фольклора не знаю, - продолжал Шишок, не обращая внимания на слова Ложкарёва.
– Немец Фольклор-то твой? Али швед?

– Шутники, однако. Из художественной самодеятельности?
– уточнил Ложкарёв.

– Из какой такой са-мо-де-я-тель-нос-ти?
– переспросил Ваня.

– Из само-дея-тель-ной, - пояснил Крестаковский.

– Верно, сам всё делаю, - догадался Ваня, - бочки, вёдра, деревянны ушата. К бондарёвскому мастерству пристрастился. Затьмацкие - те больше по кузнечному делу: замки там замысловатые мастерят, серпы, обручи для бочек. Это ихнее дело. Затверецкие - больше на барках, чёлнах да парусниках по рекам ходят, суда в дальние земли водят, зимой гвозди делают. Ух, и гвозди кованы! Работать надо, а то с голоду опухнешь, помрёшь раньше сроку.

– Хорошо, Вань, играешь, - Ложкарёв отодвинул в сторону тетрадки.

– Нековды нам играть. С восьми лет, как тятьку на войне шведы убили, работаю.

– Какие ещё шведы? Немцы? В Великую Отечественную?

– Можа и немцы. Кто их разберёт. Я тама не был.

– На Тверь недруги не раз наваливались. Но тверичи их тово - турнули всех, - вставил словечко Шишок, - нечаво на чужо добро зариться. А Ваня бочки мастерит большущи под капусту, под огурцы.

– Полногабаритные, стало быть?
– хмыкнул Крестаковский.

– Оне. Полные, здоровые. Десять пудов влезает. А ты чаво делаешь? Не пойму. Берестяные грамотки рисуешь? Али нову грамоту князю великому пишешь? Челобитню бьёшь? А книг-то, книг! Монастырски, церковны? Али каки? Заморски... с картинками... А про чо?

– Рисую, пишу, читаю. Весело с вами в старинку играть!
– опять засмеялся Ложкарёв.
– В-х-алера!

– Поп, значит, али игумен, - продолжал Ваня.
– Отроков сколько привалило? Эва, семья-то многодетна, знать? И парни, и девки справны. Все без дела, с грамотками.

– А ты, мужик, пошто холеру кличешь?
– возмутился Шишок.
– Смотри, придёт, как Три-худа. Ишь, неслух, вертун! Ты энтова на горох коленками, - указал Шишок на пятиклассника.

– Садитесь, гости дорогие, раз пожаловали на занятия кружка. Михаил, Миша! Карту давай!

– Михаилом-то в честь князя тверского Михаила Ярославича назвали?

– Какого князя?
– удивился Крестаковский.

– Как какого?
– возмутился Шишок.
– Первого-то тверского князя в тринадцатом веке Ярославом Ярославичем величали. Он был братом Ляксандра Невского. Ляксандр - значит победоносный! Так вот, сына Ярослава звали Михаилом, Михаилом Ярославичем! Загубил хан татарской орды Узбек его душу. Соху тяжку на спину взвалил. Двадцать шесть дней и ночей маялся князь, а пощады не просил. Убили Михаила Ярославича татары. А ще пуще лютовал в Твери двоюродный брат Узбека - Голхан, по прозвищу Щелкан: «... брал он, млад Щелкан, дани невыходы, царски невыплаты, у кого денег нет - у того дитя возьмёт, у кого дитяти нет - у того жену возьмёт, а у кого жены нет - того самого головой возьмёт». А тверской дьякон Дюдько, что кобылу на водопой к Волге повёл, вот тута, - тряхнул головой Шишок в сторону Волги, - так он...

– Здесь же старый волжский мост стоит!
– удивился Крестаковский.

– Тута было, тута! Моста тогда не было. Так вот, когда стали ордынцы кобылу отнимать, завопил дьяк дьяковским басом что было мочи:

– Братья, тверячи! Не выдавайте! Бей их, насильников окаянных!
– Из-за Волги, из Затверечья, из-за Тьмаки и Загородного посаду сбежался народ. Ударили в колокола, и давай крушить. Сожгли княжеский терем, где закрылся Голхан, перебили всех татар, освободили Тверь.

– Кабы, сказывали, не московский князь Иван Калита, враждовавший с Тверским княжеством, - добавил Ваня.
– С поклоном пошел Калита к татарам. Спас Москву от ханского гнева. А Тверь и другие города пожгли.