Выстрел словно бы породил эхо. Почти одновременно с ним раздались ещё два хлопка. Убийца за спиной Штольмана со стуком выронил пистолет и упал вниз лицом.

Стражники схватились за оружие. Анна выступила из-за колонны, целясь в ближайшего из них:

– Я убью первого, кто шевельнётся!

Видимо, в лице её было что-то такое, что не давало усомниться в искренности слов, потому что охрана раджи не торопилась делать какие-то телодвижения.

Потом Анна заметила, что с противоположной стороны из-за колонны в охранников целится из винтовки Карим. А ближе ко входу маячит белая фигура в чалме – дядя! Кажется, был кто-то ещё в европейской одежде – не важно! Они не одни! Они победили! Смерть должна отступить, сегодня не её день.

Яков наблюдал всю эту суету с полнейшим хладнокровием. Бросил на Анну долгий испытующий взгляд без улыбки, а потом покачал головой и продолжил свой путь к радже – уже без сопровождения охраны. Анна, как привязанная, двигалась за ним, не сводя взгляда со стражников. Стражники, впрочем, стояли покорно и не двигались.

Дойдя до Калидаса, Штольман сунул руку в карман сюртука и вынул что-то завёрнутое в платок. Протянул свёрток радже и отступил на шаг.

– Вот рубин. Англичане не имеют претензий к вам.

Калидас молча принял камень, развернул его и долго вглядывался в пурпурную глубину. Потом поднял глаза на сыщика:

– Да, это «Сердце Шивы». Ты выполнил обещание.

Яков оглянулся туда, где лежал незадачливый убийца:

– Кажется, это был ваш племянник. Соболезную.

Раджа ответил на удивление хладнокровно:

– Англичане развратили его сердце, заразив его жадностью.

– Он хотел спровоцировать бойню. Зачем?

– Чтобы завладеть камнем в суматохе. Он так и не понял, что только здесь «Сердце Шивы» может находиться, не причиняя никому вреда. Думал, что сумеет избежать проклятия Кали.

– Они с подельником хотели распилить камень, - устало сказал Штольман.

– Это не спасло бы их, - угрюмо ответил раджа.

Анна подала голос:

– Вы совсем не сожалеете о нём?

– Сожалею. На следующем круге ему придётся долго искупать всё происшедшее.

Яков протянул руку жене, и она стиснула эту твёрдую, широкую ладонь, не в силах поверить, что кошмар заканчивается.

– Я благодарен тебе, - сказал раджа. – Вам обоим.

*

Снаружи светило яркое солнце, в кронах деревьев порхали с криками попугаи. Жизнь кипела и переливалась ярчайшими красками. Как она отвыкла от всего этого в холодном полумраке храма!

На выходе их догнали дядя, Карим и ещё какой-то европейского вида мужчина лет тридцати. Никто не преследовал их.

– Профессор Стивенс? – изумленно сказал Пётр Иванович, пряча револьвер. – Когда ты это понял?

– Я всегда подозревал, что это он, - устало сказал Яков. – Не так много на свете полукровок, получивших образование в Лондоне. Да ещё и причастных ко всей этой истории. И Калидас был о нас предупреждён. Скорее, Челси был для меня неожиданностью.

Дядя удовлетворённо кивнул, потом обратился к племяннице:

– А ты ведь промахнулась, Аннет! Это мы его застрелили.

Анна вздохнула, ощущая, как сжала её ладонь сильная рука.

– Дядя, не пытайся снять с меня этот груз. Мой выстрел был первым. И я прекрасно знаю, что попала.

– А как ты узнала о покушении? Духи предупредили?

– Нет, сама богиня Кали. Извини, не хочу сейчас об этом.

Яков остановился и привлёк её к себе, обнимая здоровой рукой. Анна уткнулась ему в плечо, удивляясь, что не ощущает после совершенного убийства ничего, кроме громадной усталости.

Это ничего. Наверное, она ещё станет собой. Её Вирабхадра вернулся.

========== Шакти ==========

Яков спал вторые сутки. Спал беспробудным, каменным сном, практически не шевелясь. Спал, не раздеваясь, только успев снять сюртук, лежа в той же позе, в какой рухнул на походную кровать позавчера. И это уже начинало тревожить.

Анна сидела рядом и смотрела на него. И не могла понять, что чувствует. Она видела, как он устал, и ей было мучительно жаль его – настолько, что ныло сердце, хотелось целовать потемневшие веки, разглаживать морщины на лбу, ласкать сведённые брови, перебирать спутанные кудри. Но она не решалась прикоснуться, чтобы не разбудить.

А ещё ей становилось немного страшно. Родное лицо, бесконечно любимое, знакомое до черточки, казалось ей каким-то чужим. Быть может, дело было в том, что всегда аккуратный, гладко выбритый Штольман выглядел взъерошенным и оборванным, а на лице топорщилась густая щетина. И весь он был какой-то почерневший, словно обугленный.

Это впечатление возникло у неё ещё по дороге из храма, когда он обнял её без улыбки, а потом всю дорогу молчал.

– Как ты? – только и спросил он её тогда.