Тогда лишь он сухо кивнул и довольно грубо посоветовал поторопиться, так как он уезжает через двадцать минут и ждать больше он нас не будет. Когда он вышел я кинулся в объятья к Маме и плакал. Долго. А она молча меня успокаивала, гладила рукой мою голову, а после когда я кинулся разбудить спящую в другой комнате сестру остановила и покачала головой.

– Не надо. Она будет сильно расстроена и ее придется тоже успокаивать. А мы тут с тобой и так потратили слишком много времени, а тебе еще надо собрать вещи для вас двоих. Вот, держи, тут немного денег, а вот в этом мешочке лекарства для твоей сестры. Ты помогал мне потому знаешь сколько и когда давать, и что делать если ей станет хуже... Все иди сынок, собирайся и помни: Я люблю вас и всем сердцем желаю вам счастливой жизни. Потому не оборачивайся назад и идите вперед к своему счастью. Прощай...

Уходить из дома было больно. Больно наблюдать как мать, тяжело опираясь на подоконник, провожала нас взглядом. Погрузив все еще крепко спящую сестру на телегу, я всматривался в лицо Матери так долго как мог, запоминая все её черты лица, только мысленно прикреплял к этому бледному лицу ее старую, здоровую улыбку, пока телега дядюшки Какеру не завернула на другую улицу и наш дом скрылся за стеной деревьев.

Две недели назад я потерял свою Мать. Но у меня еще есть Сестра за которой надо следить и ухаживать. Из-за того что лекарства пропали придется приглядывать за ней в два раза усерднее и смотреть чтобы она не заболела. Это может плохо закончится, а терять её как и Маму я не хочу. Не позволю этому случиться! Потому, не смотря на ее возмущения, я прижимаю к себе чуть успокоившуюся Сестру и молча отдыхаю в тут же последовавших ответных объятьях.

***

Переворачиваю деревянную бадью и сливаю в канаву грязную воду, оставшуюся после мытья посуды, затем беру тряпку, кувшин с чистой одой и начинаю отмывать бадью. Сестренка сидит рядом со мной и вытирает сухой тряпкой тарелки. Очередной наполненный унылыми поручениями день... Омраченный тем что сегодня сестра проявляет свой характер необычайно остро. Да еще меня немного напугали ее слова сегодня утром, что ей кажется, что с ней что-то вскоре случится. Я конечно всячески старался ее успокоить и убедить что ей это кажется, но она упорно отнекивается и стремится помочь мне как можно в больше количестве дел, прежде чем это "что-то плохое" случилось.

Никакие уговоры на нее не действуют, а ведь у нее сегодня повышенная температура - это видно по болезненному блеску в глазах. Но всем слова снова непоколебимо игнорируются.

Эх. Как же сложно быть страшим в семье, которого не слушаются. Как Мама меня терпела, когда я ее ослушивался? Наверное я уже никогда не узнаю... Или узнаю, но гораздо позже, когда у меня появятся собственные дети... А как они собственно появляются?

Ладно. Потом у взрослых спрошу. Я закончил отмывать бадью и отставляю ее в сторону, а сам достаю из-за пояса сухую веревку и вытираю руки и вспотевший лоб. Солнце сегодня сильно греет потому сегодня в полдень очень сильно жарко. Пришлось соорудить себе и Марико-чан из тряпок головные уборы. Вроде получилось не так плохо как могло бы. Хотя мои "головные уборы" скорее всего, походили на то, что я намотал себе и сестре на головы мешок, и все это выглядело несколько нелепо, как выразился один из торговцев. Можно было бы купить шляпку сестре за деньги, что выделила Мама, но тратить их на нечто подобное сейчас я посчитал глупым. Кто знает где могут пригодиться эти деньги, которые я всегда ношу возле сердца в мешочке висящего у меня на шее.

– Братик, - услышал я тихий голосок своей сестренки, - я закончила. Что мне еще сделать?

– Ну...
– я осмотрелся в поисках того чем можно безопасно на некоторое время занять сестру. Как назло ничего в голову не приходило и в глаза не бросалось. Потому нехотя пришлось признаваться:

– Сейчас мы все закончили, так что собирай тарелки и подвяжи их веревочкой, сейчас протури бадью сухой тряпкой и пойдем обратно. Думаю, скоро караван пойдет дальше, так что не хотелось бы снова бежать и догонять их.

Марико-чан важно кивнула и приступила к тому, что я ей сказал сделать. Сам же я не стал как-то отходить от собственных слов и занялся бадьей. Вскоре после того как мы закончили мы уже приближались к остановившемуся на привал каравану нагруженные тарелками и "деревянным недоразумением" как ее называет Макеру-сан - жена человека одолжившего нам бадью. Вернув ее законным владельцам я перехватил поудобнее связку тарелок и направился во главу каравана, где обычно стаяла телега дядюшки Какеру. Он сам восседал на козлах телеги и нетерпеливо покусывал маленькую палочку, периодически сплевывая на земли небольшие щепки. Увидев нас, он как-то странно улыбнулся и чуть успокоился, по крайней мере, перестал мучить палочку.

– А мелочь, вы-то мне и нужны, - подозрительно довольно сказал дядюшка Какеру.
– Наоки, сейчас ты возьмешь этот мешок, - он кивком указал на небольшой серый мешок, пристроенный к правому борту телеги, - и отнесешь его Мирай-сану. Ты помнишь его? Вчера я послал помочь ему помыть лошадь.

Я кивнул, недовольно сопя. Опять ему что-то от меня нужно! Да сколько уже можно?! Не успел я толком закончить одно поручение, как он нагружает меня следующим.

– Отлично. Тогда задача тебя должна быть понятна. Так что бери и бегом, мы уже выдвигаемся, потому если хочешь ехать на повозке, то придется побегать. Теперь ты мелкая, - он перевел взгляд на сестренку, - раз ты сегодня весь день порываешься чем-нибудь помочь своему братцу, то вон в ту тряпку завернуты орешки. Садись на поклажу и очищай их от кожуры и складывай в отдельную тару. Понятно?

– Да, - сестра неуверенно обозначила кивок, а затем посмотрела на все больше злившегося меня.
– Иди братик, я справлюсь. Тут нет ничего сложного, - она попыталась мне улыбнуться, но все равно боялась остаться наедине с дядей Какеру. Обычно она ходит за мной хвостиком, за исключением тех случаев, когда спит в повозке (а спит она много), либо мои поручения затрагивают интересы исключительно дядюшки Какеру и потому выполнял я их непосредственно под его наблюдением, а сестра была рядом.

– Хорошо, я быстро.