Шрифт:
— Спасибо, не стоит, я не пью.
— А я не пью ничего другого. Для меня, кроме виски, никакого питья не существует.
Дона Женуля приносит полную бутылку на черном пластмассовом подносе с белыми, якобы перламутровыми, инкрустациями. Налив одну рюмку, она делает легкий поклон и удаляется, протяжно шипя: «Сссс вашшшего разрешшше-ния».
— Оставь нам бутылку: время-то еще детское.
Чиновник громко прищелкивает языком, одобряя вкусовые качества напитка. Бедняки, возможно, недолюбливают богатых, но кого уж они откровенно ненавидят, так это тех, кто еще беднее. Настоятельная потребность отмежеваться от нищебродов, то есть практически ото всех остальных мглян, сквозит в каждом жесте и в каждом слове Уважайму.
— По поводу этой загадочной болезни, что тут у нас свирепствует… Вы уже приняли надлежащие меры?
— Я считаю, что это менингит.
— Эта болезнь, скажем так, заказная?
— Не понимаю.
— Я спрашиваю, не мог ли кто… скажем так, политический противник, заказать.
— Это болезнь, возникающая чаще всего там, где имеются большие скопления людей в закрытых помещениях. Именно поэтому большинство заболевших — солдаты…
— Люди думают, это сглаз.
— Люди не думают…
Уважайму предугадывает аргументы европейца и поднимает руку ладонью вперед, чтобы подкрепить свои доводы. Доктор должен его понять.
— Может, это и болезнь. Но болезнь, вызывающая судороги, здесь во Мгле — не просто болезнь.
Слухи расползлись, как огонь по сухой траве. Где это видано: взрослые люди бродят по улице, трясясь в лихорадке, грязные, оборванные. Администратор объясняет: люди во Мгле, может, и небогатые, но опрятные, носят чистое. Только сумасшедшие ходят чумазыми.
— Злые духи пачкают нас своей грязью. Я сам, хоть и не народная масса, верю, что есть… скажем так… кладбищенское проклятье.
— Как это — проклятье?
— Путешествовать — хорошее дело, но умирать люди должны там, где родились.
— Но как это связано с…
— Обратите внимание на немецкое кладбище. Покойники там в растерянности, не узнают тех мест, где сделали первый вдох.
— Мир изменился, люди в наше время и живут, и умирают вдалеке от тех мест, где родились.
— Не знаю. Что касается мира, тут, возможно, вам видней. Вернемся к эпидемии, доктор. Мне нужны результаты, чтобы я мог объявить, что ситуация под контролем.
— Я выписал из города вакцину и антибиотики. Надо начать кампанию гигиены и изоляции больных. Другими словами, вы должны распорядиться, чтобы закрыли казарму.
— Не могу.
— На время. Казарма, судя по всему, и есть центр распространения инфекции.
— Но я военными не командую.
— Я говорю как врач. Необходимо проветрить и продезинфицировать казарму.
Хозяин дома встает и зовет супругу. Признание ограниченности своих полномочий далось ему нелегко, надо снять напряжение, подзарядиться алкоголем. Врач делает попытку встать и наполнить рюмку хозяину, но тот его останавливает. Жена наверняка не спит и готова к исполнению своих домашних обязанностей.
— Я думаю, дона Женуля уже уснула…
— Ничего, проснется, — и испускает боевой клич. — Женуля!
Дом спит. Уважайму тяжело опирается ладонями на колени, с трудом встает и со стоном подходит к столу. Решительно и щедро наливает себе и еще более решительно опрокидывает рюмку и осушает ее одним глотком. Наливает снова, и тут же распускает ремень и почесывает оголившееся брюхо. Звучная отрыжка мешает ему высказаться членораздельно. Он вынужден повторить.