Однажды когда Хант стоял на "стреме", во время ограбления лавки толстого купчишки, прямо перед ним вырос латник в своих блестящих доспехах. Одним ударом юноша опрокинул латника на землю и, вскочив сверху, уже хотел ударить тесаком по горлу, чтобы патрульный не поднял шум.... Но латник вовсе не собирался кричать, вернее это был не латник. Потому как доспехи его хоть и блестели, но были мягкие и вовсе не звенели как жменя ложек в пустой миске. Странный человек смотрел на него глазами полными сострадания, и молодому вору стало не по себе. Даже теперь он плохо помнил, что случилось потом, и как он оказался в звездолете. Но очень хорошо запомнил свой восторг, когда он узнал, что космос это вовсе не черная дыра, населенная душами грешников. А бесконечная вселенная с огромным количеством обитаемых миров, чье разнообразие не поддается описанию. Он словно всю жизнь просидел в тесном дупле дерева, задыхаясь от собственных экскрементов. И вот, наконец, выбрался в цветущий и благоухающий лес. И хоть в этом лесу множество соблазнов и опасностей, для себя юноша решил одно, обратно в дупло он не полезет, даже под страхом смерти.

Его начали обучать разным премудростям. Как оказалось, Хант был склонен к учебе и схватывал все на лету. На родной Тулии, его обучали лишь драться и срезать кошельки у зазевавшихся прохожих.

Сейчас ему вдруг стало стыдно за то как он отблагодарил людей открывших ему огромный мир. Едва обучившись азам космической навигации, он украл у звездолетчиков целую пачку межгалактических ассигнаций, сел в капсулу и отправился на ближайшую планету. Тогда из-за своей глупости он едва не погиб, но то было его первым приключением в новой жизни и вполне возможно не самое опасное. Дальше жизнь закрутилась как ураган, мотая его по бескрайней вселенной. И практически все его скитания были нескончаемой цепочкой краж, обмана и разного рода афер.

"Но ведь я не виноват, что родился и воспитывался в воровском клане, думал Хант, мой отец был вор, мать воровкой, их родители были воры. Один только мамин брат пошел в латники, за что на мать лег страшный позор, и она на людях носила темную повязку на лице. А что было бы, если бы я родился на этой чудесной планете, не отягощенной ни злом, ни технократией. Конечно, и тут не все гладко. И тут дворцы соседствуют с лачугами. Но люди здесь в большинстве своем добры и честны. Жизнь тут идет чинно и размеренно. Подумать только нигде на планете не запираются двери. Родись я на Авкатре, может сейчас был бы среди братьев-монахов, и каждый день возносил бы молитвы творцу, а не крался бы по главному храму, словно презренный вор".

Хант резко остановился и едва не попал в очередную ловушку, из которой без посторонней помощи ему вряд ли удалось бы выбраться.

– Видимо и на меня действует этот дурацкий храм. Сейчас еще слюни пущу, и побегу каяться.

Еле слышно прошептал Хант и тряхнул головой, как бы отгоняя дурные мысли, которые так и лезли в голову. Дальше он шел, стараясь думать только о своих ежегодных доходах. Темпы роста имеют тенденцию к снижению.

– Так не долго и по миру пойти. Буду скитаться на маленьком звездолете по обитаемым планетам, и просить милостыню.

Вновь прошептал Хант, слегка улыбаясь. Он напряг зрение и ясно увидел какое-то сияние. Значит там и находится зал с алтарем. Как всегда в своих описаниях Транк был удивительно точен. Вскоре Хант миновал небольшое углубление в полу. До святыни осталось около ста шагов. Хант расслабился. Из точного доклада он знал, что впереди нет ловушек. Да и сам он это прекрасно чувствовал. С годами у него появилось зверино чутье на опасность.

Зайдя в зал со святыней, он остолбенел от той красоты и гармонии, что царила вокруг. Сердце его учащенно забилось, а на глаза накатились слезы. Ему вдруг стало ужасно жаль всех обманутых и обобранных им. И хотя в большинстве своем были они подлецы и негодяи, сердце Ханта буквально разрывалось. Раскаяние словно в тисках сдавило душу и из тисков этих нельзя выбраться. Особенно жаль ему было старого Баала, что приютил его в своем сомнительном заведении, не спросив, кто он и откуда. В благодарность Хант обокрал старика и выдал в руки полиции. А что случилось с Калхатом?! Ведь Хант просто продал его в рабство на Стиговые рудники. Пусть Калхат и был мерзким развратником, чья погоня за удовольствиями не имела границ, но даже с ним нельзя было так поступать. А хромая Мелха? А племя каннибалов с планеты Шихта, а Улис, да разве всех упомнишь?! Горькая слезинка обожгла щеку Ханта. Он даже испугался. Ведь не плакал с самого рождения. Да и при рождении ему не дали выплакаться. В тот день латники устроили большую облаву в их квартале, и мать рожала его в "схованке" под полом. Лишь только ребенок первый раз всхлипнул, добряк папаша показал знаками, что придушит и его и мать, если новорожденный не заткнется. Так, что слезы для Ханта были чем-то из ряда вон выходящим.

– Я вор.

Прошептал Хант, и вмиг все слюни и слезы раскаяния улетучились. Решительной походкой он направился к алтарю. Но, не сделав и двух шагов, он увидел боковым зрением какой-то силуэт, что стремительно приближается к нему, держа что-то большое над головой. Видимо для удара. Хант отреагировал молниеносно. Разворачиваясь, он увидел монаха, замахивающегося на него посохом. Мастерски блокировав удар, Хант с такой силой пнул монаха в грудь, что тот вылетел в коридор и там послышался какой-то грохот.

– Не породи насилие.

Процитировал Хант и помчался к алтарю. Он резко схватил святыню и в этот миг все его существо пронзил свет, яркий белый свет заполняющий весь зал. Он держал святыню в правой руке и не мог ей налюбоваться. Святыней оказался небольшой хрустальный шар, но такой чистоты, что Хант боялся, что его рука испачкает этот шар или оставит царапину на его сверкающей поверхности. В коридоре послышался шум приближающихся шагов. Дальше медлить было нельзя. Хант выскочил из зала. Прямо пред входом, на полу, еле дыша, бледный как мел, лежал тот самый монах, что минуту назад хотел ударить его посохом. Падая, монах опрокинул один из бюстов, каких коридоре было великое множество. Тяжелый мраморный бюст проломил грудь несчастному.

"Он умирает. Я его убил, промелькнуло в голове у Ханта, я должен его спасти. Ничего я ему не должен, он первый напал на меня. Но ведь он защищал святыню, а я его убил. Не хотел я его убивать. Это просто несчастный случай. Я обязан его спасти. Нет, я обязан спасать себя. Нет. Да. Нет".

Хант раздваивался. Правая его сторона, попавшая под воздействие святыни, требовала от него самопожертвования ради жизни другого, левая тащила к выходу. У монаха изо рта пошла кровавая пена. Больше не раздумывая, Хант снял с груди умирающего тяжелый бюст и швырнул его в сторону. А после положил святыню на грудь монаха. Хрустальный шар ярко вспыхнул, раненый тяжело простонал, а затем ласково улыбнулся Ханту, тот улыбнулся монаху в ответ.