Но сейчас я думал вовсе не о магловской полиции или своих вредных привычках, а о том, поможет ли мне тот чемодан, который Скорпиус должен был с минуты на минуту передать Джону Трэверсу. Да, я пал настолько низко, что бы вынужден пойти на сделку с этой падалью, которую совсем недавно собирался посадить за решётку. Но теперь всё изменилось. Чтобы удержаться на должности главы Аврората, я решил прибегнуть к помощи проверенного годами средства — деньгам. Я договорился с Трэверсом, одним из лидеров той самой преступной группировки, за которой мы так рьяно охотились, о взаимовыгодной разовой сделке. Она заключалась в том, что в обмен на приличную сумму и обещание не трогать главарей Альянса Трэверс выдавал мне трёх членов своей организации — мелких пешек на побегушках, которые ничего не решали, но поимка коих явно шла мне в заслуги и резко поднимала мой статус как ответственного и исполнительного мракоборца, умудряющегося совмещать руководство отделом и ловлю последователей Пожирателей смерти.

Одураченный бесконечными головными болями, суетой и постоянной нервотрёпкой, я ведь чуть не провалил эту операцию, толком и не начав, потому что хотел действительно положить в чемодан деньги, настоящие купюры в том количестве, о котором мы договорились с Трэверсом. Но в последний момент меня озарил проблеск здравого смысла: с представителями Альянса нужно было играть по их же правилам. И, чтобы обезопасить себя, в чёрный плотный пакет внутри чемодан я вложил то, что у магловской полиции называется “кукла” — стопку пергаментов, имитирующих ассигнации. Сейчас за мной следили — думаю, не менее пристально, чем за героем первых полос Хамфри, поэтому могли запросто поймать на передаче взятки, и это ой как подпортило бы мне репутацию. Должности аврора (любого, не говоря уж о главном) мне было бы не видать, как своих ушей.

И сейчас, гоня свой автомобиль по тёмным заснеженным улицам Лондона, я не мог знать, что Скорпиуса и человека, которого послал Трэверс, в том самом ресторане накрыла группа быстрого реагирования из Департамента магического правопорядка. Что они допрашивали Малфоя при свидетелях, главным образом интересуясь, кто его попросил передать этот чемодан. Зная характер Малфоев, я больше склонялся к тому, что Скорпиус меня сдаст: я-то, конечно, сказал ему, что в чемодане не что иное как финансовые документы, но под давлением агента из Департамента правопорядка, коим и оказался тот самый парень, якобы присланный Трэверсом, он, по моему мнению, легко мог спасовать. Как я узнал полтора часа спустя, агент упирал на то, что я подставил Скорпиуса, сунув ему в руки самое настоящее вещественное доказательство моей несостоятельности как сотрудника Мракоборческого отдела. И делал он это для того, чтобы у Скорпиуса затряслись поджилки, и он выдал бы меня с потрохами ещё до того, как чемодан был бы вскрыт на глазах у всех.

И кто бы мог подумать — Малфой не сдался. Он проявил чудеса упрямства, раз за разом повторяя группе из Департамента магического правопорядка, что в чемодане никакие не деньги, а просто документы, которые его попросили передать. С его слов, всё выглядело вполне прозрачно и невинно. Однако, со слов внедрённого агента, чемодан представлял собой что-то вроде бомбы замедленного действия, которую можно было эффективно использовать против меня.

Пока я ехал, успел прокрутить чуть ли не дюжину вариантов развития событий, уже пожалев, что вообще затеял эту возню, спутавшись с альянсовцами и тем самым поставив себя в ещё более невыгодное положение, чем раньше. Но отступать было поздно, и я надавил педаль газа, не зная о том, что ситуация в ресторане разрешилась для меня наилучшим образом из всех возможных. Чемодан был вскрыт при свидетелях и побледневшим пуще прежнего Малфоем, и на удивление ребят из Департамента, в нём всё-таки оказались совершенно безобидные и не имеющие никакого отношения к взятке листы пергамента. Скорпиуса отпустили за неимением состава преступления; журналистов, слетевшихся к месту действия как нюхлеры на золото, разогнали, а группу быстрого реагирования ни с чем отправили восвояси. Я узнал об этом, уже въезжая в один из самых непрезентабельных и захолустных лондонских районов, Ист-Энд, из гневной речи малфоевского Патронуса-ястреба, влетевшего ко мне в машину прямо сквозь закрытое окно. Голос Скорпиуса, извергаемый из клюва хищной серебристой птицы, был настолько злым и, судя по интонациям, обескураженным, что я даже выдавил из себя кривую усмешку, представляя, как этот ястреб сейчас заклюёт меня. Но главным было другое — то, что Скорпиус меня всё-таки не подставил, хотя находился в трудном положении и рисковал не только своим местом, но и свободой.

А также главным было то, что сделка не состоялась, и я дискредитировал себя в глазах Альянса. У них и раньше не было особой причины мне доверять, а уж теперь… Я попробовал всё, что можно. Теперь высшее руководство Министерства вкупе с невыразимцами, сотрудниками правопорядка и, конечно же, репортёрами с меня не слезут. А ведь всё так хорошо начиналось, так удачно складывалось. Кресло главного аврора было почти моим, но тут вылез этот чёрт из табакерки, этот треклятый Хамфри, которого у меня уже давно чесались руки прикончить.

Когда я наконец приехал в заснеженный гаражный комплекс на окраине Ист-Энда, Хамфри уже был там — судя по следам, почти заметённым снегом, трасгрессировал он сюда относительно давно. Он стоял ко мне спиной, и мне пришлось подойти почти вплотную, чтобы постучать его по плечу. Хамфри развернулся ко мне, и я увидел, что он преспокойно покуривал сигарету. От запаха табака у меня помутилось сознание; всё-таки, как говорится, бросая — бросай.

Мы были совершенно одни. Медленно падал снег. Было тихо, лишь далёкий вой собак нарушал эту тишину.

— Ну привет, — сказал Хамфри, оглядев меня с ног до головы. Я был не в лучшем виде: измученный бессонницей и непроходящими головными болями, уставший от бесконечных проверок и собственных мыслей. Я был зол на весь мир. А передо мной стоял главный виновник. Тот, кто нарушил мою относительно спокойную… нет, не жизнь. Существование.

— Привет, — отозвался я. — Ну дай наконец на тебя взглянуть.

— Смотри, — он сказал это так, словно делал мне одолжение. Я начинал заводиться. — Я только не пойму, зачем мы здесь-то встречаемся. Ты всерьёз думаешь, что кто-то за нами будет следить? — в его голосе слышалась насмешка. — Это паранойя, Люпин.

— А ты думаешь, что можно вот так, безнаказанно, нести с газетных страниц всё что угодно? — ответил я вопросом на вопрос с напускной холодностью, хотя внутри уже кипел от злости.

Хамфри вздохнул и скривился. Ему тоже было неприятно меня видеть.

— Знаешь, Тедди, — он нарочно произнёс моё имя в уменьшительной форме, чтобы надавить на больную мозоль. Так меня звала только бабушка. — Я что-то устал так, Тедди… Ты скажи просто, что тебе надо.

— Моя должность и вся моя карьера висят на волоске. Мне надо, чтобы ты нигде не вздумал ляпнуть хоть что-нибудь против меня. Всё и так уже на грани.