Вот так доброе дело, кусок хлеба, вложенный от всего сердца в просящую руку, может сыграть печальную роль в жизни того, кто этот кусок дает. И отдала Надежда Пантелеймоновна, надо заметить, Ербидскому последнее, что у нее было.

Ербидский, придя домой — а он вместе с женой и немытыми чадами снимал квартиру недалеко от Вильчинский, доходов с попрошайничества вполне хватало на то, чтобы оплачивать вполне приличное жилье, — решил обдумать: как же так тряхнуть старуху, чтобы все припрятанные ею со времен революции «луидоры» оказались у него в кармане? Чтобы старуха не брыкалась, не кричала, не звала на помощь, а?

Ничего не придумав, пожевал мяса, показавшегося ему безвкусным, пошел к Шашкову. (Из уголовного дела: «Шашков Иван Николаевич, родился 26 мая 1973 года в городе Петрозаводске, цыган, образование 2 класса средней школы, разведен, неработающий, ранее судимый — был приговорен к 3 годам лишения свободы».) Услышав о старухе, Шашков радостно потер руки:

— Это дело мы обкашляем так, что ни одна собака не узнает. Положись, дорогой Валек, на меня. Надо для отвода глаз бабу с собой взять. Дескать, ходим по домам, ищем, где можно снять квартиру… А?

— Очень хорошо! — воскликнул Валек. — Возьмем Зойку Смолову. Она баба дельная, умная, храбрая.

— Годится! — Шашков обрадованно засмеялся.

(Из уголовного дела: «Смолова Зоя Николаевна, родилась 24 февраля 1964 года в городе Вытегра Вологодской области, цыганка, образование 3 класса средней школы, разведена, имеет четырех малолетних детей, неработающая, ранее судимая — была приговорена к 1 году лишения свободы».)

Зойка согласилась сразу: все какое-никакое приключение, а приключения она любит, не то от этой пресной жизни скоро зубы сами по себе изо рта будут выпадать.

— Значит, операция «Золотой луидор»? — Зойка засмеялась. — Ладно.

Операцию решили не откладывать.

…Надежда Пантелеймоновна в тот вечер посмотрела «Поле чудес» и, чувствуя, что у нее разваливается голова, похоже, погода пошла на спад, явно с неба что-нибудь посыпется, то ли дождь, то ли град, то ли снег — на севере от погоды можно ждать всяких сюрпризов, позвонила дочке, сказала, что сегодня пораньше ляжет спать, и выключила свет.

Хоть и было у Надежды Пантелеймоновны зрение не как у «ворошиловского стрелка», вышибающего пятьдесят очков из пятидесяти, — у нее и глаукома имелась, и катаракта, и слышала она скверно, но присутствие чужих людей перед дверью почувствовала сразу. Это состояние — «чужой в доме» передается даже на расстоянии: еще вроде бы ничего не произошло, и чужой в дом еще не забрался, а ты уже знаешь — обязательно произойдет. И мурашки от этого ощущения заранее бегут по коже.

Она поднялась и поспешно накинула на себя халат.

Было темно, хотя час был еще не поздний — по улице проехало несколько машин с включенными фарами, свет фар Надежда Пантелеймоновна увидела очень четко.

А трое цыган тем временем осторожно поднимались по лестнице. Остановились у квартиры Вильчанской.

— Дверь-то — тьфу! — неожиданно возмутилась Зойка. Она ожидала увидеть дверь прочную, дубовую, а эта хлипкая перекошенная промокашка вызвала у нее невольное разочарование. — Да я ее плевком вышибу!

— Вышибай!

И Смолова действительно вышибла дверь, сделала это лихо, будто мужик, всю жизнь только тем и занимавшийся, что вышибал двери, смело шагнула в темную прихожую и нос к носу столкнулась с Надеждой Пантелеймоновной.

— Что вы тут делаете? — закричала Надежда Пантелеймоновна. — А ну вон отсюда!

Своим криком старуха могла поднять весь дом. Зойка Смолова испуганно отшатнулась от нее.

— Бей старуху, Иван! — скомандовал Ербидский по-цыгански и добавил несколько матерных слов, также по-цыгански.

Шашков прыгнул вперед, выдернул из кармана нож и ударил им Надежду Пантелеймоновну в бок, потом нанес еще один удар. Затем еще. И еще. Он бил, хакая, будто мясник, разделывающий тушу, бил и бил, Надежда Пантелеймоновна вначале вскрикивала, цепляясь руками за его одежду, а потом тихо сползла вниз.

— Хватит! — Ербидский метнулся в глубину квартиры искать деньги и золото.

Зойка деловито устремилась за ним следом — у нее была своя программа.

Взяли они немного: денег нашлось всего шестьдесят рублей, из холодильника извлекли полиэтиленовый пакет с колбасой, с полки смахнули банку какао, пачку чая, пачку печенья, и все. Добычу спешно покидали в черную дерматиновую сумку с двумя ободранными ручками, которую предусмотрительно взяли с собой (для золота и «брюликов»), и бросились к выходу. По дороге Шашков задержался — увидел на столе здоровенный кухонный нож, которым, как лопатой, можно было копать землю, подхватил его и с размаху всадил в Надежду Пантелеймоновну. Всадил, не пожалев силы, по самую рукоятку.

Как он потом заявил на следствии, в голове у него в тот момент начали звучать какие-то странные голоса, требовавшие: «Добей старуху! Немедленно добей! Всади в нее нож!» Он и всадил. Из квартиры Надежды Пантелеймоновны Шашков уходил последним, на лестнице нервно дергал головой, словно хотел выбить из нее чужие противные голоса, дергался, спотыкался, то валясь на спины Ербидского и Смоловой, то отставал от них. У него сильно болела голова. Как у Надежды Пантелеймоновны перед сном. Наверное, все дело было в смене погоды.