— Я убила ее, — сказала Леро, утирая запястьем слезы.

Кламмат секунду соображал, потом обернулся на панцирь.

— Я представляю, чего тебе это стоило, — он кивнул. — Теперь мне осталось ответить тем же... И мы с тобой будем контуберналы.

— Это как раз я ответила... Без тебя от меня бы давно ничего не осталось. Или уволок бы паук, или тот... Косоглазый... Контубернал — это как?

— Так на Флоте называются те, кто спас друг друга от смерти.

— Я и так к тебе прилепилась — не отдерешь. И не отлеплюсь теперь.

— Теперь моя очередь, — кивнул Кламмат. — По-настоящему.

Леро смотрела на панцирь.

— Я убила ее, — слезы не переставали течь. — У нее, наверно, где-нибудь черепашата... Ждут, ждут...

— Нет, — Кламмат взял Леро за руку. — Они кладут яйца после сезона.

— Ну да, наверно... Такого кошмара они, наверно, не выдержат. Им надо вырасти... Такой панцирь красивый. Такой легкий и такой... Неубиваемый! Я ведь в него стреляла, — она посмотрела на карабин, висевший у Кламмата на обычном месте.

— На этой точке эволюция защитных средств пошла по физическому пути, — Кламмат поднялся, отошел к панцирю. — В материале образуются такие хитрые связи, что он не проницаем почти ничем. Самое интересное — чем сильнее воздействие, тем сильнее защита. Я думаю, что он выдержит даже максимальный разряд, — Кламмат положил руку на карабин. — С тех пор, как эту точку открыли, регулярно пытаются синтезировать что-то подобное, — он положил руку на упругий край панциря. — И, разумеется, без толку. Механизм связей понятен, свойства материала известны, а синтезировать не удается. Его можно только расплавить или разбить. Расколоть как орех. Он необыкновенно прочный, но предел прочности, конечно, имеет... Леро, ты как? Надо дойти до холмов, у нас сутки, — Кламмат указал на восток. — Там есть пещеры, нужно успеть до дождя.

Леро с трудом поднялась.

— Дай таблетку. У тебя осталось еще? Или я всё уже съела? Твое тоже?

— Есть. И капсула, и шоколад.

— Вот и дай. Как хорошо, что зеркала нет, — сказала Леро, сделав пару шагов нечувствующими ногами. — Страшно подумать, на что я похожа.

— Не думай. А зеркало у меня есть.

— Тебе-то зачем? — Леро заулыбалась.

— Подумай, — Кламмат улыбнулся в ответ. — Есть такая штука, называется «самоосмотр». Дать?

— Не надо! — Леро перепугалась. — Потом как-нибудь... Может быть.

Кламмат протянул капсулу, шоколад. Леро проглотила капсулу.

— Потом, — сказала она, не распаковав новую плитку. — Там где-нибудь. Дальше...

Они снова пошли. Леро смотрела в небо — здешнее солнце оказалось непривычно большим; бледное, угрюмое, неприветливое — было странно, как лучи этого холодного диска могли как-то греть. Но они грели, и даже чуть-чуть припекали, и Леро была очень рада — она шла, нежась в прохладном тепле, и ей было лучше и лучше — капсула начинала работать, и настроение улучшалось, и шоколад, который Леро подолгу держала во рту и затем глотала маленькими глоточками, казался вкуснее всего на свете, что ей доводилось пробовать. Она шла, смотрела в фиолетовый потолок неба, на бесконечные лепестки плит вокруг, на черную спину Кламмата, щурилась на прозрачные зайчики солнца — прыгают по такелажу ранца, как по ряби мягкой воды — как на озере, около дома, где-то там, далеко...

Равнина шла под уклон, идти по вычищенному кислотой камню было легко. Леро шла и радовалась, просто так, — как хорошо, что у Кламмата есть эти капсулы; можно хоть на полдня забыть про всякую боль, просто идти и радоваться — тому, что на небе светит — пусть холодное, пусть чужое — но солнце, что идется легко и спокойно, что эти придурки где-то там, вдалеке, и никто не стреляет, что впереди — только три шага — Кламмат.

— Клам, а почему нет облаков? — Леро догнала Кламмата и пошла рядом. — Первый раз такое.

— Я тебе потом покажу, как выглядит кислотный циклон с орбиты. Похож на галактику. Спиральные рукава, между ними пустое пространство. Как бы антирукава с высоким давлением.

— И долго мы еще будем? — Леро посмотрела в небо. — В таком рукаве?

— До вечера. Ночью опять будет дождь. Нам надо успеть до холмов.

Солнце поднималось все выше; воздух становился суше, дышать становилось легче. Равнина продолжала отлого стелиться вниз; впереди, над черными верхушками плит, вырастали сплюснутые вершины скалистой гряды. Полоса плоских конусов, отражая бледно-жемчужный свет, рисовалась четким узором на бледно-фиолетовом небе. Жемчужно-серая, в тон цвету солнца, гряда иногда бросала алмазные искры; по мере того как расстояние сокращалось, искры становились крупнее и ярче.

Холмы вырастали, отгораживая восточную половину мира. Вскоре равнина прекратила свой спуск и выкатилась к подножию. Черные камни закончились; Леро с Кламматом вышли на открытое место. Впереди, до самой подошвы плоского кряжа, простиралась блестящая плоскость. Небо, что отражалось в этом огромном зеркале, было плотнее, а перевернутая гряда — контрастней и ярче. Вся картинка — небо и искрящийся кряж, со своим отражением, полированно-металлическая поверхность зеркала — была странно прозрачной; все казалось каким-то льдистым, хрустальным, хрупким.